Сливовое дерево - [77]

Когда он дочитал, мутти схватила его за руку.

— Мне все равно, как заведено в армии. Я не хочу, чтобы ты снова уходил на войну! Я скажу им, что ничего о тебе не слышала! Пусть думают, будто ты пропал без вести!

— И что потом? — отец пристально смотрел на жену. — Останусь дома в надежде, что меня не станут искать?

— Nein! — подбородок у мутти дрожал. — Ты спрячешься! На чердаке! Там есть потайная комната, где можно скрыться, если за тобой придут! Твою униформу мы положим в общую корзину. Никто ничего не узнает!

Кристина судорожно вцепилась в китель, лежавший у нее на коленях.

— Если война продолжится, — возразил фатер тот чулан понадобится, — чтобы прятать наших сыновей. Эти мерзавцы вложат оружие в руки каждому, кто может стоять на ногах.

— Простите, — Кристина поднялась, сдерживая дрожь в коленях. — Я умаялась. Пойду-ка все-таки на боковую.

— Gute Nacht, — пожелал ей отец. — Я тоже скоро буду ложиться. Не терпится поспать в собственной постели.

— Gute Nacht, Vater, — Кристина чмокнула его в щеку. — Очень рада, что ты вернулся. Gute Nacht, Mutti.

Она нарочито неспешным шагом направилась к двери. Конечно, отец откажется скрываться. Разумеется, она была бы счастлива, если бы фатер остался дома. Но что ей в таком случае делать с Исааком? На раздумья у нее осталась одна ночь. Ночь, когда отец будет спать в своей постели. А что потом? Неужели им с Исааком в конце концов придется бежать? Она уже дошла до двери, когда мать окликнула ее:

— Кристина!

Девушка обернулась, чувствуя, как выпрыгивает из груди сердце.

— Ja? — ответила она как можно более ровным голосом.

— Куда ты понесла эту форму?

Кристина только сейчас поняла, что все еще сжимает в руках черный китель.

Глава двадцать первая

Летний ветер ворвался в открытые окна кухни, принеся с собой пение соседского петуха и звон колоколов из собора Святого Михаила. Теплый душистый ветерок разогнал застоявшийся ночной воздух и наполнил комнаты ароматом свежего хлеба. Мутти подняла Кристину до рассвета, чтобы та помогла ей с выпечкой. Она приберегала остатки ржаной муки, надеясь растянуть их хотя бы до конца следующего месяца, но теперь пришлось истратить всё, чтобы испечь отцу в дорогу хлеб.

Фатер стоял на кухне в утреннем свете, умытый и чисто выбритый, седеющие черные волосы зачесаны назад с угловатого лица, руки выскоблены, ногти сострижены и вычищены. Он снова был в форме — чистой, без единого пятнышка, прорехи зашиты аккуратными стежками. На ногах — старые рабочие ботинки. Хотя их сухая кожа потрескалась, а подошва прохудилась, они все же были лучше, чем напрочь разбитые армейские сапоги, в которых он пришел. Мутти погладила мужа по одной щеке, потом по другой и улыбнулась.

— Какой ты красавец! — она поцеловала его в губы и вернулась к печи.

Карл и Генрих сидели за столом и во все глаза таращились на отца. Изредка они посматривали друг на друга и на тарелки, которые Кристина ставила перед ними, но потом снова прилипали взглядом к папиному лицу. Молча и с невозмутимым видом фатер наполнил помятую флягу водой, надел на шею армейский жетон и сунул боевой нож в кожаные ножны.

— Садись, — сказала ему Кристина, — позавтракай.

Фатер огладил обеими руками переднюю часть кителя и сел возле Генриха. Напротив устроились Мария и Карл, а по краям обеденного уголка — ома и Кристина.

— Ведите себя хорошо, берегите маму, — наставлял фатер мальчиков. — Вы очень выросли. Теперь, пока я не вернусь, вы единственные мужчины в семье.

Кристина положила ему на тарелку два жареных яйца с глянцевитыми темно-желтыми желтками — следствие питания кур насекомыми и овощными обрезками. В любимую кружку отца она налила теплого козьего молока и передала ему кусок хлеба, намазанного повидлом. Мутти обернула полотенцем ручку дымящегося котелка с мятным чаем, поставила его на середину стола и села на стул возле мужа. Семейство завтракало в молчании, с улицы долетали звуки обычных утренних хлопот маленького городка. Мальчики уже закончили есть, но не вставали с места, а всё глядели на отца, будто ждали, что он испарится, как плод их воображения.

— Куда тебя отправят на этот раз? — наконец спросила Мария.

Мутти издала нервный вздох, встала и принялась убирать со стола. Наблюдая, как она составляет грязные тарелки горкой и собирает столовые приборы, Кристина почувствовала легкую досаду, смешанную с удивлением: ну неужели мать не может спокойно посидеть за столом?

— Mutti, сядь и поговори с отцом, — сказала она. — Я потом все вымою.

С одной стороны, надо бы помочь матери с уборкой, но с другой — мытье посуды может и подождать, если нужно, хоть до вечера, пока отец не уедет, не отправится опять навстречу опасностям, и им ничего не останется, как вернуться к будничным заботам. Впрочем, Кристина догадывалась, почему мать вскочила. В мире, лишившемся всех основ, одно лишь домашнее хозяйство было подвластно ее воле. Приготовление еды, мытье посуды, окон, стирка белья, чистка полов — все это мама держала в своих руках. Вертелась как белка в колесе, любую работу выполняла безупречно, все доводила до совершенства — только так она могла справиться с непредсказуемостью жизни.