Сливовое дерево - [33]

В начале лета правительство объявило о выделении скромного ежемесячного вознаграждения немецким женщинам за починку военной формы. Раз в неделю Кристина и Мария ходили на железнодорожную станцию и забирали плетеные корзины с изорванными кителями, шинелями, рубашками и брюками. Когда девушки приносили тяжелый груз домой, их руки и плечи ныли от усталости. Долгими часами женщины все вместе сидели в гостиной и работали иглами. Форма была разного цвета — черного, коричневого, зеленого; покрой тоже сильно варьировался. Но основная часть вещей, нуждавшихся в ремонте, была зеленого цвета — отличие сухопутных войск — и принадлежала бойцам, воевавшим на переднем крае. Дедушка ядовито заметил, что совсем не попадается форма золотых фазанов — так пожилые люди презрительно называли высокопоставленных партийных бонз, которые носили красно-коричневую униформу и отсиживались в военное время по домам в покое и роскоши.

Кристина старалась класть аккуратные незаметные стежки и не думать о тех, кто носил эту одежду. Рукава и штанины были так изорваны, что девушка боялась представить, какие ранения получил безымянный солдат. Что с ним сталось? Жив ли он? Знают ли мать, сестра, жена солдата о его судьбе? А вдруг это форма отца? К вечеру ома, не закончив стежка, задремывала с открытым ртом. Поначалу вагоны с негодной униформой присоединяли к составам по одному, но к концу лета каждый поезд привозил уже четыре таких вагона.

Серым утром в начале сентября в воздухе висел жидкий туман. Кристина подошла к хвосту продовольственной очереди, ощущая на ресницах и бровях холодную влагу. Спеша добежать до булочной, пока не закончился хлеб, она не сообразила захватить плащ, ведь предыдущие четыре дня стояли не по сезону теплые и солнечные — жаркое лето уходило неохотно. Все остальные были в длинных плащах и с зонтами, и Кристина, смущенная этим, плотнее стянула ворот свитера вокруг шеи. Но вдруг неожиданное наблюдение заставило ее забыть о холоде. У некоторых людей в очереди — пожилых женщин и юных девушек, подростков, детей, карапузов, которых матери держали за руку, — к рукавам одежды были пришиты желтые тряпицы, а на груди слева нашиты желтые звезды. Кристина рванулась к жене сапожника фрау Юнгер и похлопала ее по плечу.

— Что это значит? — поинтересовалась она. — Что это за звезды?

— Разве ты не слышала вчерашнее сообщение по радио? — удивилась фрау Юнгер. — С сегодняшнего дня немецким евреям запрещено появляться на улицах без звезды Давида на одежде.

— Но для чего это нужно?

Ее собеседница пожала плечами:

— Почем мне знать? Я не разбираюсь в этих новых правилах. Их так много! Моего бедного мужа чуть не арестовали, когда он подстрелил дикую утку. Подумать только — старого человека могут посадить в тюрьму за то, что он хочет есть. Видимо, Гиммлер неравнодушен к диким уткам.

Кристина представила, как Исаак и его родные стоят в очереди за хлебом на другом конце города с желтыми звездами на одежде. Она окинула взглядом длинную очередь — со спины все люди выглядели одинаково.

— Не знала, что Кляйны и Ляйберманы евреи, — проговорила она.

— Ну, теперь-то уже поздно, — фрау Юнгер покачала головой.

— Что поздно?

— Они не могут уехать за границу. Гитлера не поймешь: то призывает избавиться от евреев, то не разрешает им уезжать.

Кристина вспомнила письмо от тети Исаака из Польши, и внутри у нее все похолодело. Сначала звезды — потом гетто. Неужели и немецким евреям Гитлер уготовил ту же судьбу? Им уже запрещено иметь дело с арийскими торговцами, лавочниками, мясниками, врачами, башмачниками и цирюльниками. Дошло до того, что их обязали сдать машинки для стрижки волос, ножницы, расчески. Евреям полагалась пониженная норма продовольствия, при этом делать запасы еды им не дозволялось. Гитлер вознамерился уморить их голодом. А теперь отверженные не имели права даже на побег.

Первым побуждением Кристины было бросить очередь и помчаться к особняку Бауэрманов, разведать, живут ли они еще в своем доме, узнать, не убедил ли отец Исаака жену покинуть страну. Но надо было принести хлеб своей семье — последние две недели булочная и продуктовый магазин не работали. Однако, несмотря на то, что ее удерживало важное поручение, Кристина все равно чувствовала себя трусихой: с тех пор как она столкнулась в кафе с эсэсовцами, она не ходила на другой конец города. Должно быть, Бауэрманы уехали, успокаивала она себя. Дело обернулось таким безумием, что Нина в конце концов вняла увещеваниям мужа. При этой мысли узел леденящего страха у нее в животе развязался и змеей пополз в грудь, обернулся вокруг сердца и сжал душу холодными тисками пульсирующей боли.

Через несколько дней пришло письмо от отца. На этот раз мутти прочитала его всем на кухне за завтраком.

Дражайшие Роза, Кристина, Мария, Генрих, Карл, ома и опа!

Простите, что долго не писал. Мы несколько месяцев были на марше и наконец на пару дней разбили лагерь. Надеюсь, вы все пребываете в здравии и в добром расположении духа. Удалось ли вам в этом году собрать обильный урожай в саду? Как бы я хотел быть с вами дома и помогать в сборе груш и слив! Что бы я только не отдал за ломоть черного хлеба со свежим сливовым повидлом! Не забудьте напомнить герру Эртелю, что он должен вам два ящика дров за мою работу на него в прошлом году. Скажите, что они необходимы вам, чтобы благополучно пережить зиму.