Сливовое дерево - [107]

— Может, ты и начнешь все заново, — всхлипнула Мария. — Но я нет.

— Но почему? — удивилась Кристина. — Ты… — она прикусила язык, чтобы снова не сказать что-нибудь лишнее, а то сестра вообще откажется разговаривать.

— Кому я теперь нужна? — надломленным голосом вопросила Мария. — Я грязная и отвратительная! Почему я не умерла, как другие!

— Не говори так! — воскликнула Кристина. — Ты не виновата в том, что случилось! И в тебе ничего не переменилось! Ты красивая молодая женщина с добрым сердцем и чистой душой. Однажды ты полюбишь какого-нибудь мужчину и сделаешь его счастливым!

Мария покачала головой, по щекам девушки хлынул новый поток слез. Она взглянула на Кристину, и лицо ее исказилось от муки.

— Знаешь, почему некоторых женщин убивали? — спросила она.

В голове у Кристины пронеслась сотня вариантов ужасных ответов, но ни один из них не облегчил бы страданий Марии.

— Nein, — скрепя сердце, произнесла Кристина. — Почему?

— Потому что они сопротивлялись.

Кристина в темноте взяла Марию за руку. Тонкие ледяные пальцы сестры дрожали.

— Желание выжить не делает тебя дурным человеком, — проговорила Кристина.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все, — ответила Кристина. — Это инстинкт, с которым, я думаю, рождается каждый. Просто у некоторых он сильнее. Послушай, конечно, это тяжело, но попробуй взглянуть на это иначе: подумай, как тебе повезло. Ты дома, со своей семьей. Мы все вместе, у нас есть крыша над головой и пища на столе. Понимаю, ты пережила несчастье и плачешь неспроста. Но, bitte, постарайся быть благодарной за самые простые вещи. Мне приходится делать это каждый день.

Мария закрыла руками лицо и снова начала плакать.

— Это нелегко, — сквозь плач выговорила она.

— Bitte, — попросила Кристина. — Расскажи мне. Я хочу помочь.

Мария вытерла нос и, казалось, целую вечность лежала без движения. В полной тишине слышались только редкие всхлипывания. Поначалу Кристина подумала, что сестра заснула, но потом наконец раздался ее голос:

— Я же говорю: рассказывать нечего, — она повернулась на бок и натянула одеяла на плечи. — А сейчас я хочу заснуть и забыть обо всем. Ты права. Утро вечера мудренее. Прости, что разбудила тебя.

У Кристины упало сердце. Она ничуть не помогла, а лишь заставила сестру замкнуться в себе.

— Тебе кто-нибудь… Ты в кого-нибудь влюбилась? — спросила она. — В молодого человека, который пришел с войны? И боишься, что он узнает о случившемся? Никто не должен знать!

Мария презрительно фыркнула, словно давала понять, что ничего глупее она в жизни не слышала.

— Nein, — ответила она. — Я-то как раз ни по кому не сохну.

Кристина промолчала. Через минуту Мария снова повернулась к сестре.

— Прости. Зря я это. Я знаю, как сильно ты тоскуешь по Исааку.

— Ничего, — сказала Кристина. — Ты же не нарочно. Я расстроена, потому что хочу помочь. Мне больно слушать, как ты плачешь.

— Мне жаль, что я тебя побеспокоила, — проговорила Мария. — Ты и так достаточно вынесла.

— Если хочешь, я останусь. Мне надо, чтобы ты была здоровой и веселой. Ты ведь моя единственная сестра.

Мария одной рукой обняла Кристину.

— Ты тоже мне нужна, — произнесла она. — Но со мной в самом деле все хорошо.

— Точно?

— Ja, иди спать.

Кристина еще раз обняла Марию и неохотно побрела в свою комнату, надеясь, что хоть чуть-чуть утешила сестру. Но когда следующей ночью она снова услышала, как та горько плачет, ее обуял страх. Кристина не могла этого объяснить, но безутешное горе Марии вселило в нее тревогу, что они никогда не смогут залечить нанесенные войной раны. Однако каждый раз, когда она проходила по коридору к комнате сестры и открывала дверь, рыдания прекращались.

Теперь, в столовой, когда мутти закрыла суп крышкой, Кристина села рядом с Марией и спросила у нее:

— Как ты думаешь, что в банке?

Мария пожала плечами и шмыгнула носом, утерев его бледным запястьем.

— Карл, — скомандовала мутти, — открывай.

— И шоколадки давайте сюда, — напомнила Кристина.

Карл принес с кухни открывашку и отдал ее старшей сестре. В серебристой банке оказалась однородная светло-коричневая масса. Мутти достала из буфета ложки, зачерпнула немного неизвестного продукта и передала ложку Карлу. Мальчик опасливо попробовал странное густое вещество. Глаза его расширились, и он, расплывшись в улыбке, лизнул еще раз. Генрих схватил ложку и тоже полез в банку.

— И что это? — поинтересовалась у них Кристина.

— Не знаю! — ответил Генрих. — Какая-то вкуснятина!

Кристина соскоблила краешек кремообразной коричневой пасты и с сомнением лизнула. По вкусу масса напоминала дикий фундук, растущий в холмах, но была сладкой и мягкой, как масло. Девушка уже многие годы не ела ничего вкуснее.

— М-м-м, — протянула она. — Объедение!

Она вручила ложку Марии, потом открыла две шоколадки и раздала всем по кусочку.

Вскоре вся семья обмакивала ложки и шоколад в мягкую пасту, совсем как вареную картошку в миску с простоквашей, когда есть больше было нечего. Даже ома не могла оторваться от лакомства. Мутти и мальчики обсасывали столовые приборы так, словно те были из сахара. И хотя бодрый вид Марии казался напускным, Кристина радовалась, что все смеются и улыбаются. Годы страха и неопределенности наложили суровую печать на их лица, в глазах сквозила затаенная боль, рты словно бы постоянно сдерживали крик. Но сегодня черты лица расслабились и приобрели мягкость, улыбки стали широкими и неподдельными. Хорошо, что Джейк оставил банку и шоколад. Кристина почувствовала укол вины за то, что плохо думала о нем. Даже в Рождество братья не выглядели такими счастливыми.