— Но мне нужна не эта площадь, — оказал я, — а другая, живописная…
Он ответил, что это — единственная в городе рыночная площадь. Я вытащил из кармана открытку.
— А где девушки? — спросил я его.
— Какие девушки?! — удивился он.
Мечты художника
— Вот эти.
Я протянул ему открытку. На ней была изображена по крайней мере сотня девушек, и все до единой — прехорошенькие. Многих я назвал бы просто красавицами. Они продавали цветы и фрукты — все, какие только есть на свете, — вишни, клубнику, румяные яблоки, сочные грозди винограда — и все такое свежее, блестящее от росы. Жандарм заметил, что в жизни не видел девушки, по крайней мере на этой площади. Пересыпая свою речь забористыми проклятьями, он заявил, что и сам бы не прочь сыскать в этом городишке хоть полдюжины девушек, на которых мог бы глаз отдохнуть. На площади вокруг фонарного столба разместилось шесть солидных матрон. Одна из них, усатая, курила трубку, но по всем остальным статьям у меня не было основания считать ее мужчиной. Две другие продавали рыбу, вернее сказать, продавали бы ее, если б кто-нибудь у них покупал. Тысячи нетерпеливых покупателей в ярких одеждах, изображенные на открытке, были представлены двумя рабочими в синих блузах, которые беседовали на углу, изъясняясь главным образом жестами; каким-то малышом, который пятился, с тем, очевидно, чтобы не упустить ничего из происходящего у него за спиной, и рыжей собакой, которая сидела на краю тротуара и, судя по ее виду, навсегда отказалась от надежды дождаться чего-нибудь интересного. Шесть торговок, мы с жандармом да эти четверо — вот и все живые существа на рыночной площади. А весь товар, не считая рыбы, составляли яйца и несколько щуплых птиц, подвешенных к длинной палке, похожей на ручку от метлы.
— А где же собор? — спросил я жандарма. На открытке было изображено готическое сооружение, от которого так и веяло стариной. Он ответил, что собор здесь и в самом деле когда-то был. Сейчас там пивоварня, и он указал мне на нее. Он сказал, что остаток южной стены, кажется, сохранился, и хозяин пивоварни, вероятно, не откажется показать его мне.
— А фонтан? — не унимался я. — И голуби?..
Он ответил, что о фонтане действительно разговоры были; наверно, даже проект готов.
Со следующим поездом я уехал обратно. Теперь я уже никогда больше не отклоняюсь от намеченного маршрута, чтобы увидеть в натуре красоты, изображенные на почтовых открытках. Возможно, и у других был такой же опыт, и люди перестали верить, что открытки могут служить путеводителем по континенту.
И вот продавцам почтовых открыток осталось пробавляться только «вечной женственностью». Коллекционеры открыток вынуждены довольствоваться девушками. Благодаря любезности моих корреспондентов, я и сам являюсь обладателем от пятидесяти до ста девушек, или, вернее сказать, одной девушки в пятидесяти или ста шляпах. Она есть у меня в широкополой шляпе, в маленькой шапочке и совсем без шляпы. На одних открытках она улыбается, на других у нее такой вид, точно она потеряла свой последний шестипенсовик. Иногда на ней надето слишком много, иногда, по совести сказать, слишком мало, но это всегда одна и та же девушка. У молодых людей она пользуется прочным успехом, а мне порядком-таки надоела. Наверно, я просто старею.
А почему бы, разнообразия ради, не «вечная мужественность»?
Эта особа начинает раздражать уже и моих знакомых девиц.
Художники, по-моему, зря обижают девушек, пренебрегая «вечной мужественностью». Почему бы не изображать на открытках юношей в разных шляпах — юношей в широкополых шляпах, юношей в маленьких шапочках, лукаво улыбающихся юношей, юношей с благородным взором. Девушки не хотят украшать свою комнату портретами других девиц; они хотят, чтобы со стен им улыбались десятки молодых людей.
Нет, пожалуй, я не ценю своих преимуществ: старики знают многое такое, о чем молодежь и не подозревает. Девушки в жизни очень страдают оттого, что художники навязывают им недостижимый идеал.
— Юбки никогда не падают такими складками, — ворчат они, — они не могут так падать. Вы не сыщете такой маленькой ножки. Мы тут ни при чем, они просто такими не бывают. А взгляните, какие талии, — в них ничего не поместится!
Природе, сотворившей женщину, далеко до идеалов художника. Молодой человек изучает открытки, иллюстрированные календари, присылаемые на рождество местным бакалейщиком, рекламы джонсова мыла и уже без прежнего удовольствия думает о Полли Перкинс, которая, право, не так уж плоха для нашего несовершенного мира. И поэтому женщинам приходится изучать стенографию и машинопись. Художники — вот кто губит современную женщину!
Как искусство погубило женщину
Мистер Анстей рассказывает об одном парикмахере, который влюбился в восковую модель с витрины собственной лавки. С утра до ночи ему грезилась небывалая молодая женщина, красавица с восковой бледностью лица, с неизменным выражением приятности и достоинства. Ни одна из его знакомых девушек не могла с ней тягаться. Он, если мне не изменяет память, умер холостяком, тоскуя о совершенствах восковой куклы. Слава богу, на нас, мужчин, искусство ополчилось не с такой жестокостью. Ведь если на афиши, в витрины магазинов, на страницы иллюстрированных журналов хлынут толпами идеальные молодые люди в отменно сидящих брюках, которые никогда не вздуваются пузырем на коленях, это может кончиться тем, что мы обречены будем до конца дней своих сами готовить себе завтрак и стелить постель.
