Слишком много блондинок - [52]

— С удовольствием, — согласился он и вынул из-под стола банку «ром-кола». — А сочинять поздравительные стихи будем?

— Обязательно, — важно кивнула я. — У Сережи кривая рожа.

— Сергей — член забей, — подхватил Юра. — Да уж, остроумие у нас с тобой за гранью безумного. Представляешь, — возбудился он. — Сегодня к нам приходил Костик… Помнишь, Оксана тебе о Косте рассказывала, которого уволили?

— Да-да, — припомнила я.

— Сегодня, когда ты записывалась, разыгралась драма, по сравнению с которой «Молчание ягнят» — детский утренник. Костя — он из Питера, после увольнения вернулся к себе, а вчера приехал на неделю в гости. Остановился у Юли, и она привела его к нам, чтобы он со всеми встретился. Ну и тут, как назло, входит Боря. Видит Костика — и начинается такое! — Юра хватается за голову. — Он точно психанутый! Короче, Боря подлетает к Косте и орет: «Я же сказал, чтобы ты сюда не смел приходить!» Мы все смотрим на него, как бараны на новые ворота, а Боря толкает речь о том, что у Кости ни фига нет самолюбия, потому что возвращаться туда, откуда его выгнали с позором, в коллектив, который его отринул, — это стыд и срам, и он бы сам, вот он лично, Борис, никогда бы так не сделал. Ну и типа — вон отсюда. Как тебе?

— А вы что? — спросила я.

— Пытались ему по-хорошему объяснить, что, понимаете ли, уважаемый Боря, Костя — наш друг, и мы его на самом-то деле ни фига не отринули, а он как завопит, что дружить надо дома, а не на рабочем месте… И что пусть Костя немедленно сдаст ему временный пропуск, а он не поленится лично его проводить. Юля… она же с Костей встречалась, пока он у нас работал… аж разревелась и сказала Боре, что выпишет пропуск через НТВ — у нее там знакомые работают, а Боря пригрозил ее уволить, так же как и Костю. Вот и катись, мол, на свое НТВ. Хорошо?

— Восхитительно! — отпила из его банки. — А за что он так этого Костю?

— Маньяк, — пожал плечами Юра. — Псих и самодур. В смысле Боря, а не Костя.

— А-а… — кивнула я.

Настроение испортилось. Я все меньше понимала, что делаю среди всех этих людей — и даже зарплата, казалось, не оправдывала эту канитель. Может быть, где-нибудь и есть прекрасные, чуткие, талантливые, чистоплотные, широко эрудированные работники телевидения, но только не на нашем канале.

— Телевизор — это игра на выживание. — Юра словно прочитал мои мысли. — А выигрывают те, у кого самые длинные когти и самые острые зубы. Извини, детка, но это суровая правда жизни. Я-то совершенно безнадежен, так и умру в должности редактора информации, а вот ты со своим щенячьим энтузиазмом, может, чего и добьешься. Если поменяешь работу, возьми меня с собой.

— Юра… — Я фальшиво застеснялась. Потупила глаза. — А ты меня любишь? Ха-ха-ха! Как человека то есть?

— Очень! — Он положил свои руки на мои. — Я как человек, измученный водкой, не способен испытывать сексуальные чувства, так что мое отношение к тебе сугубо душевное. В тебе есть стержень. Мир между собой делят психи — тираны или идеалисты. Ты — идеалист. Я уверен, ты своего добьешься.

Необыкновенно приятно слышать от кого-то… на самом деле — кого угодно… что этот кто угодно в тебя верит, уверен, что ты много добьешься, и расписывает тебя как неординарную личность. Я тут же испытала к Юре приступ бурной дружеской любви, расслабилась и спросила все с той же ложной скромностью:

— В каком смысле я — идеалист?

Юра не дурак, он быстренько раскусил мое жеманство, взглядом дал мне знать, что его бесят мои заигрывания, и ответил — очень, слишком даже серьезно:

— Ты честно веришь в то, что все должно быть «как положено». Любить — так до гроба. Или не любить вообще. Ты же помнишь, что ты мне говорила: лучше каждый день менять партнера, чем жить с тем, кому изменяешь и кого уже не любишь и не уважаешь?

— Помню… Но только я, кажется, уже сама с собой не очень-то согласна.

— Я тоже не совсем с тобой согласен, но мне нравится твоя убежденность. Кто-то ведь должен верить в идеалы. Что в жизни бывает так, как должно быть. Ну… И ты в это веришь. А когда во что-то веришь, добиваешься этого.

— Точно? — как-то страдальчески спросила я.

Вообще-то Юра меня задел за живое — у меня как раз начался приступ разочарования во всем, включая саму себя, и его слова как-то сразу легли на душу.

— Уверен на три сотни процентов. Ладно, давай переведем разговор, а то я сейчас превращусь в психоаналитика. Слушай. — Юра вылил остатки «ром-колы» в стакан из-под кофе. — Давно хотел спросить: тебя на улице узнают?

— Да чего-то не особенно, — хихикнула я. — Я ведь думала — стоит стать телеведущей, поклонники будут выстилать мой путь розовыми лепесткам и рисовать мои портреты на стенах домов, а меня опознают только старушки, продавщицы в магазинах, у которых телек есть на рабочем месте, и охранники. Ну, пару раз какая-то молодежь накинулась с автографами, но все совсем не так, как я себе представляла. Я один раз ночью в такси ехала — нас менты остановили, потребовали документы. Так я полчаса доказывала… я паспорт с собой не ношу… что я — это я, что я в телевизоре сижу. Они там консилиум собрали — похожа, не похожа и еще перепутали меня с этой бабой из новостей по первому… ну, как ее… Вот и вся моя слава. Еще мне, конечно, пишут зеки и сироты, но они всем пишут.