Кончила работу экспедиция. Унька повела другим путем, в вершину речки Виви. На берегу реки сказала Унька:
— Отсюда можно плыть в Нижнюю Тунгуску, а оттуда в Енисей.
Унька помогла строить плотик.
В последний вечер, у костра, профессор сказал Уньке:
— Поедем в большой город, учиться будешь.
Качала головой Унька:
— Учиться шибко хочу, только мать без меня пропадет… Шишка на кедре хорошая, белки много будет, промышлять буду, хлеба матери куплю.
На утро, прощаясь, профессор написал, как проехать в город.
„По Лене на пароходе до Качуга, с Качуга на автомобилях до Иркутска. Прошу всех, кто будет читать записку, оказать этой тунгусской девушке, едущей учиться, содействие добраться до Иркутска.
Экспедиция университета, профессор Петров“.
Утром оттолкнула плот Унька.
Стреляли из ружей, махал шляпой профессор.
Когда скрылся плот, заплакала Унька. Слезы горячие, соленые, капали на губи; собака, точно понимая Уньку, прыгала на грудь и слизывала горячим языком Унькины слезы.
Настойчиво охотилась Унька в эту осень. Загоняла собак. Хорошая добыча: кроме белки, напромышляла несколько лисиц и соболей.
* * *
Через год, когда профессор после вечернего чая разбирался в дневниках новой экспедиции, задребезжал звонок.
В кабинет профессора вместе со струей холода вошли две девушки. Унька, блудившая по городу, — ведь это не так просто, как в лесу! — долго искала профессора. Люди чужие бежали торопливо, толкая ее, но, увидев среди толпы знакомое скуластое лицо с узенькими щелочками глаз, Унька бросилась к девушке и спросила о профессоре. Студентка-бурятка, знавшая профессора, довела до квартиры.
Уньку приняли в Томске на рабфак северных народностей.
После годичной учебы она писала:
„Добрый день, многоуважаемый знакомый мой Петров, профессор. Шлю свой горячий привет. Учусь на рабфаке. В нашей подготовительной группе 22 человека. Есть всякие нации, которых я никогда не видела, только с нашей стороны нет ни одного человека. Когда приеду в Иркутск, все расскажу. Ученье идет пока ничего“.
