Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса) - [4]

следовательно, человеческой жизни, и громогласно объявила закон святости человеческой жизни: «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию» (Быт. 9:6). Объявив, – не декларативно, а объективно, – о бесценной ценности человеческой жизни и охраняя кровь как символ человеческой души, Тора заявила о себе не просто, как о первом в истории человечества гуманисте, но и как создательнице первого и, тем не менее, совершенного нравственного уложения. В этом контексте слезы оказались как бы отчленены от крови, ибо кровь, идеализированная Торой и доведенная до статуса генерального директора души, была переведена в духовное ведомство, а о подобной трансформации слез Тора не говорит открытым текстом и они остались в прежней эмпирически-психологической парафии. Символический смысл крови как бы разошелся со слезами – результатом раздражения всей перцептивной системы человека. Взятые в целом психоаналитическом отношении, слезы суть разрешающий итог предельно повышенного духовно-физиологического напряжения и возбуждения организма и как таковая акция, они кажутся бесконечно далекими от заповедных зон человечества – нравственности и гуманизма, не в пример крови, и в таком разрезе слезы всецело погружены в нравственный смысл крови.

Еврейские, да и всякие другие, слезы, задвинутые в густую тень крови, никогда не имели права на духовное самовыражение, даже будучи постоянно на виду и на слуху. Спонтанно они причислены к наиболее тяжелому, ущемленному сектору человеческой натуры, где обитают несчастия, печаль, скорбь, отчаяние, пессимизм; боль -вот sui generis (своеобразие) слез, что отвращает человеческую сущность от этой стороны собственной жизни. Наибольший предрассудок в отношении слез виден в том, что слезы исключены из базовой основы эмоционально-чувственного комплекса человека и поставлены лишь следствием чувств. Вл. Соловьев, изучая нравственную существенность чувственного аппарата человека, выделяет в составе последнего три первичные основы – стыд, жалость и благоговение, и пишет: "Основные чувства стыда, жалости и благоговения исчерпывают область возможных нравственных отношений человека к тому, что ниже его, что равно ему и что выше его. Господство над материальной чувственностью, солидарность с живыми существами и внутреннее добровольное подчинение сверхчеловеческому началу – вот вечные, незыблемые основы нравственной жизни человечества" (1996, с. 83). Если стыд, который, по Вл. Соловьеву, есть первоисточник совести, и благоговение, где выражается религиозное преклонение, не столь прямо вызывают раздражение слезной железы, то чувство жалости, которое Вл. Соловьев синонимирует с терминами «симпатия» и «сострадание», есть непосредственный производитель слез, – русская пословица молвит: жилы рвутся от тяжести, слезы льются от жалости. И на примере этого первично-исходного чувства в полной мере раскрывается духовная емкость слез, – то именно, что обычно не просматривается сквозь жидкую пелену физиологических слез. Вл. Соловьев определяет внутреннее содержание «жалости», никак не увязывая его со слезами: "Оно состоит вообще в том, что данный субъект соответственным образом ощущает чужое страдание или потребность, т. е. отзывается на них более или менее болезненно, проявляя, таким образом, в большей или меньшей степени свою солидарность с другим" (1996, с. 81; выделено мною – Г. Г. ).

Философское дарование Вл. Соловьева настолько велико, что он, не преследуя такой цели, показал на примере жалости, – этой юдоли слез, – зарождение духовности именно как потребности субъекта и субъект у великого мыслителя «ощущает чужое страдание», «проявляя, свою солидарность с другим». Иными словами, соловьевская «жалость» суть реакция субъекта на разлад внутреннего порядка другой личности, явленная как порыв к со-страданию, только со-членению. А это означает, хотя Вл. Соловьев не числит этого за жалостью, что со-страдание или жалость осуществляется посредством духовности, путем намерения или первичных форм связывания, и следовательно, – в развитие мысли, – из слез появляются первые порывы духовности; никакой человек не может быть равнодушным к чужому горю, – каждый индивид неизбежно ощущает в себе если не тягу, то внимание, если не внимание, то позыв навстречу чужому несчастью. А несчастье, злополучие суть всегда разрушение внутреннего порядка души человека и отсюда являются физические слезы как знак утраты и которые таятся внутри души как потенциальная защитная реакция на деформацию или неблагоприятное воздействие на внутренний уклад души. Таким образом, физические или психические слезы отнюдь не исчерпывают феномен явления, которое должно понимать как чувство слез, включающее в себя не только жалость и сострадание касательно другого индивидуального субъекта, но и взывающего к тем же жалости и состраданию по отношению к самому себе со стороны внешнего индивида. Таким образом, чувство слез есть скорбь по утраченному, нарушенному или несбывшемуся внутреннему порядку души, и в генетическом аспекте это дает знать, что духовность рождается в слезах. Тут выступают неким противоречием так называемые слезы радости, а отнюдь не скорби, но это мнимое противоречие и в действительности здесь имеет место физиологическая полнота чувства слез. Слезы радости по большей части вызываются эффектом неожиданности и обязаны они также нарушению внутреннего порядка, но только в благоприятную для души сторону.