Слезы Брунхильды - [4]

.

Некоторое время все молчали, искоса поглядывая на Готико, лицо которого явственно выдавало волнение. Наконец один из королевских стражников фыркнул — и, словно это послужило сигналом для остальных, все захохотали во все горло. Готико схватил за руку того, кто сидел ближе всех, — герцога Лу Аквитанского:

— Эй, ты чего смеешься?

— Извини, — ответил тот с певучим южным акцентом — Я представил тебя в роли кормилицы…

Герцог стряхнул руку Готико и, повернувшись в сторону Зигебера, высоко поднял кубок:

— С такой кормилицей вашему сыну больше ничего не останется, как устремляться в гущу сражений! Это проще, чем выцедить из нее хоть немножко молока!

И герцог, опережая остальных, снова захохотал, согнувшись на своем табурете. Готико, в конце концов, побежденный его заразительной веселостью, помог ему выпрямиться.

— Ну что ж, хорошее начало…

В это мгновение один из стражников, стоявших у входа в зал, ударил в пол древком своего копья и обратился к королю:

— Монсеньор, прибыл гонец и хочет вас видеть,

— От кого гонец?

— От епископа Котиния, из Арверна Зигебер кивнул. Потом, когда стражник вышел, вполголоса произнес

— Наверняка, такой же пьянчуга, как и его господин… Что ж, он попадет в хорошую компанию.

Личные стражники короля снова рассмеялись, но их веселость сразу угасла, когда гонец, в сопровождении двух солдат, приблизился настолько, что можно было разглядеть его лицо. Человек выглядел изможденным, под глазами его залегли круги, лицо, покрытое потом, казалось восковым. Одежду гонца густым слоем покрывала дорожная пыль.

— Кто ты? — обратился к нему Зигебер.

— Меня зовут Берегизель, ваше величество. Я прибыл из Оверни, и у меня дурные вести…

Никто больше не смеялся. Что-то в облике этого Берегизеля — то ли крайняя истощенность, то ли свинцовый оттенок кожи, то ли хриплый голос — заставило собравшихся почувствовать себя неуютно. Казалось, гонец вот-вот рухнет на пол.

— Ты бы сел…

Вестгот Зигила поднялся, взял свой табурет и протянул его гонцу. Но тот инстинктивно попятился, словно боясь приблизиться.

— Монсеньор, епископ Котиний мертв. И не только он один…. Много народу умерло в том краю.

Теперь пришла очередь Зигилы отступить. Был поздний час, и уже похолодало, однако Берегизель был весь в поту. Словно бы произнесенные слова лишили его последних сил, он в изнеможении прикрыл глаза и пошатнулся. Затем неразборчиво пробормотал что-то о трех солнцах в небе, биче Божьем и черной язве.

Солдаты отшатнулись, как и сидевшие за королевским столом воины. Все в ужасе смотрели на гонца. Тот застонал, резко, вздрогнул и обвел собравшихся в зале мужчин взглядом; полным отчаяния. Одно слово, произнесенное громче остальных, вырвалось из бессвязного бормотания:

— Pustidcl…

Все, кто услышал его, побледнели и еще дальше отодвинулись. Pustula — так Церковь называла чуму. Первым опомнился герцог Лу.

— Защитите короля! — воскликнул он.

Оба солдата инстинктивным движением направили острия своих копий на гонца. Герцог шагнул, было, к ним, но, охваченный сомнением, остановился на полпути.

— Вы к нему прикасались? — спросил он.

— Сеньор, его обыскали — таков приказ…. У него забрали оружие…

— Бросьте копья и отойдите!

Лу обнажил свой скрамасакс под изумленными взглядами солдат, которые побледнели от ужаса, когда поняли, что происходит. Остальные тоже, наконец, пришли в движение. Зигебер в окружении своих личных стражников отошел в другой конец зала, закрывая льняным платком рот и нос. Готико распахнул парадную дверь и закричал:

— Эй, сюда! Пошлите за сенешалем[3]!

Перед ним мгновенно вырос слуга, которому Готико шепотом отдал распоряжения, после чего закрыл дверь, и остался стоять на пороге с оружием в руке. Все это заняло буквально несколько мгновений. Когда вновь воцарилось спокойствие, оба солдата, теперь оставшиеся одни в центре зала, в нескольких шагах от несчастного Берегизеля, наконец, вышли из оцепенелого состояния. Один солдат медленно опустил копье на пол, подчиняясь приказу герцога Лу; другой с растерянным видом взглянул на свое копье, затем сделал шаг по направлению к королю.

— Я не прикасался к гонцу! — умоляющим тоном произнес он. — Клянусь, я его не трогал!

— Брось копье и отойди! — приказал Лу. — Ступайте оба к целителям, они отведут вас в баню и натрут уксусом, а вашу одежду сожгут, вот и все…

Солдат тряхнул головой, словно не понимая, что ему говорят, и сделал еще несколько шагов вперед.

— У этих целителей, точно, не выживешь…. Я ни при чем, говорю же вам, я его не трогал!

— Отойди!

Теперь солдат был всего в нескольких локтях от герцога Лу, который явно заколебался, не зная, что делать, и на мгновение обернулся к Зигеберу и его личным стражникам. В тот же миг солдат сделал резкое движение, словно собираясь броситься на герцога.

— Ложись!

Лу Аквитанский упал на пол и откатился в сторону. Послышался гул, затем глухой удар, когда топор вонзился в тело, и вопль солдата, которого отшвырнуло назад. Он с грохотом упал в двух локтях от герцога и, некоторое время, судорожно пытался вырвать стальное лезвие, застрявшее в основании шеи. Вскоре солдат застыл неподвижно. Вокруг его головы медленно растекалась лужа темной крови. Лу быстро поднялся. Перехватив устремленный на него сумрачный взгляд Зигилы, он отвернулся, не зная, что сказать, потом наклонился, чтобы вытащить топор из безжизненного тела.