Слезы Авраама - [32]

— Но, ведь, вся эта пехота не может быть частью одного большого заговора, — заговорил Генри.

— Конечно, нет. Они подчиняются командиру отделения, тот командиру взвода. Если в бой идет командир отделения, остальные идут за ним.

— Я бы не пошел — сказал Генри.

— Но ты ходил.

— Ты о чем, сержант?

— Глянь на нас. Мы не часть регулярной армии. Поэтому и не шагаем вместе с остальными. Но мы здесь, застряли в Колорадо. Всё, что осталось от отряда. И на наших руках кровь, нравится нам это или нет. Мы были частью всего этого. Сами мы, конечно, об этом не знали, но это ничего не меняет.

По долине пронесся приглушенный грохот.

— Ты мог пристрелить копа, Уилкинс.

— Ну…

— Мог. Мы оба это знаем. Ты защищал своих товарищей. И я мог, и Карлос. Вот, в чем дело.

Генри понимал, что Мартинез прав, хоть ему и не хотелось этого признавать. Он был готов умирать и убивать за своих боевых товарищей. Именно это связывало их в бою, заставляло идти в атаку и накрывать собой гранаты. Смысл был в том, что парень рядом с тобой всегда был готов умереть за тебя. Это чувство единства было сильнее страха, злее ярости. Опасное, как остро заточенная бритва, которая сама по себе — ни плохая, ни хорошая, но может использоваться, как во зло, так и во благо.

В нормальном мире, Генри бы и не подумал причинить вред гражданскому или стрелять в полицейского. Но сейчас все границы размыты. Бой может начаться в любое время, в любом месте. Понятия добра и зла исковерканы верностью какой-то определенной группе. Когда свистят пули и приходится принимать мгновенные решения, мораль ничего не значит.

Размышляя о словах Мартинеза, Генри погрустнел. Идея братства использовалась против людей, которые составляли его. Наученные убивать люди, верные друг другу распространились по всей стране. Люди, вроде него самого, чей навык убийства въелся на уровне рефлексов.

Политики и экстремисты, которые годами призывали к перевороту, понятия не имели, что это, на самом деле, такое. А Генри понимал. Он смотрел на то, что происходит вокруг, слушал свист падающих на американскую землю бомб. Видел перед собой сожженную семью. Сам целился в шерифа, находясь в шаге от преднамеренного убийства.

В этой битве не было правых. Была лишь надежда, что он сумеет защитить свою семью и товарищей и добраться до дома. Гражданские гибли тысячами. Военные стреляли друг в друга, страна разваливалась. Генри никогда не голосовал за демократов, он вообще мало интересовался политикой. Он думал, что обе стороны придут к компромиссу, начнут работать вместе. Он знал, что Карлос и Мартинез были демократами. Но, прежде всего, они были американцами.

Затем случилась операция «Снегоступ». Не он убивал спящих детей, не он нажимал на спусковой крючок. Да, он стрелял, он убивал, он был оружием. Винтовка не плачет, нож не помнит, пуля не горюет. У стали нет души, а мертвым не снятся сны. Но Генри был жив и ему снились кошмары.

«Волки» продвигались по полю битвы, держась ближе к деревьям. Они избегали домов отдыха и других очагов цивилизации. Издалека Генри обозревал царившую разруху.

Весь город был разрушен до основания. Дома больше не были похожи на дома. Это скорее были гнилы зубы, торчавшие из земли, на которой повсюду лежали обугленные тела мужчин, женщин и детей. Генри видел их через оптический прицел и это настолько напугало его, что он не верил своим глазам. Он видел раненых детей в Афганистане, видел прикрывавших их от огня армейских санитаров. То, что он видел сейчас, он видеть был не готов.

Церковные башни лежали на земле грудой обломков, дома превратились в могилы. Всё вокруг несло на себе печать смерти.

Генри Уилкинс был не из тех, кто склонен к ненависти. Это случилось само. Прорвалось, словно, долгое время кипело под давлением. Её нужно было выплеснуть. Хотелось сделать нечто безрассудное, например, ударить кулаком в бетонную стену, даже зная, что можно повредить пальцы.

Подул ветер и принес запах пепла, топлива и горелой плоти. На улицах стояла подбитая военная техника. Будто, какой-то небольшой верный правительству отряд решил принять бой с превосходящими силами противника.

На южной окраине города горела кирпичная школа. Генри поднес к глазам бинокль и смог разглядеть людей на парковке. Он видел, как в снегу на коленях стояли женщины. Ему послышались крики и плач родителей, хотя он и понимал, что это практически невозможно.

— Сержант, — позвал Генри.

— Знаю. Вижу, — отозвался Мартинез. — Идем туда. Блин.

— Надеюсь, беспилотники ушли, — сказал Карлос. — Они нас мигом размолотят.

— Нужно помочь людям. Черт, — ответил ему сержант.

Генри шел за Карлосом по глубокому снегу, спускался с холма, огибая кустарник. Стояла тишина, не было слышно гула самолетов или беспилотников.

Путь был трудным и, когда они добрались до парковки, Генри, несмотря на холод, вспотел. Пока они бежали, к школе подъехала пожарная машина. Несколько пожарных поливали крышу здания с расстояния, примерно, в сто футов. Повсюду кричали люди.

— Помощь нужна? — спросил Мартинез у старшего пожарной бригады. Тот стоял около машины, его лицо было испачкано пеплом и сажей. Он выглядел изможденным.