Слепые подсолнухи - [15]
Несет тухлятиной. Я вспоминаю аромат укропа. (Далее — огромными буквами — заполнена целая страница одной-единственной фразой: «АХ, БЕЗ ТЕБЯ НЕТ НИЧЕГО». Страница записана неровным почерком.)
Искал и не нашел карандаш, точнее сказать, огрызок. Давно не вел дневник. Не было сил писать. А еще эта гнетущая тишина, а еще мука молчания. Сегодня нашел огрызок карандаша в куче хвороста. И вдруг вновь ощутил дар рассказчика. Не знаю, как это выразить словами, может, все дело в моем деревенском воспитании. Столько времени убил сегодня, пытаясь отыскать какой-нибудь след хоть какой-нибудь живности, чтобы отловить ее и съесть! А вокруг, сколько глаз хватало, только белая равнина, ровная, без единой морщинки, широкая, бесконечная, убаюканная постоянными нескончаемыми ветрами. Их монотонное завывание только подчеркивает безмолвие. И пока охотился, почувствовал нечто, что невозможно описать, невозможно определить, что это — добро или зло. Только когда опять нашел карандаш, понял: есть имя этому ощущению — одиночество.
Такое чувство, что, когда закончится мой дневник, закончатся страницы, закончится все. Правда, веду дневник по вечерам, от случая к случаю. Мой карандаш тоже потерпел поражение, проиграл свою войну. Наверное, последнее, что суждено будет написать, станет слово «тоска».
Умер сын. Я назвал его Рафаэлем, как моего отца. Выглядел совсем плохо, цвет лица говорил сам за себя, сил поддерживать жизнь не осталось. Он научился от матери умирать без театрального кривляния. Сегодня утром он слушать не хотел моих жарких уговоров, не ощущал моего согревающего дыхания.
(Окончание страницы заполнено ровным, каллиграфическим, почти филигранным почерком, разительно отличающимся от почерка последних записей. Шестьдесят три раза подряд написано имя Рафаэль. Начальная буква имени — Р — причудливо изогнута по вертикали, закругления нарочито велики, напоминают важного господина с большой, словно у певца, грудью, отчего нижнее скругление кажется накрахмаленной и отутюженной фалдой фрака. Р — одновременно и строгая, и немного вычурно готическая.)
(Снова страница исписана именем Рафаэль. Шестьдесят два раза.)
(Страница испещрена именем Рафаэль. С единственной разницей: почерк более мелкий, поэтому на странице имя поместилось сто девятнадцать раз.)
(Написано не карандашом, а, вероятно, углем или сажей. Запись почти не читается. Стоило больших трудов ее разобрать. Должно быть, после того, как была написана, автор пытался ее стереть пальцем. Смеем предположить, что нам удалось корректно транскрибировать запись.)
«Бесстыжая орава ночных птиц».
(Примечания издателя: В 1954 году я побывал в деревне Кавьедес провинции Сантандер. Деревня расположена в горах над морем, хотя из поселка моря не видно. Населенный пункт раскинулся в горной долине. Расспрашивал местных жителей, благодаря им удалось выяснить, что там действительно проживал школьный учитель по фамилии Сервандо, которой был казнен как республиканец в 1937 году. Его лучший ученик, по свидетельству очевидцев обладавший несомненным поэтическим даром, будучи шестнадцатилетним юношей, в том же 1937 году убежал из дому в зону, контролируемую республиканцами, чтобы присоединиться к армии, которая терпела поражение. Ни родители юноши, Рафаэль и Фелиса, впоследствии погибшие, ни односельчане с тех пор более ничего не слышали о беглеце и его дальнейшей судьбе. Юношу считали не от мира сего, поскольку он имел обыкновение слагать стихи и громко декламировать их. Звали его Эулалио Себальос Суарес. Если действительно автором дневника является именно он, то к моменту написания Суаресу было всего лишь восемнадцать лет. Я полагаю, что в столь юном возрасте человек не должен так мучительно страдать.)
Поражение третье: 1941 год,
или
Язык мертвых
Хуан Сенра, преподаватель по классу виолончели, произнес «да» с замиранием сердца, с волнением, с каким обычно произносят вслух слово ворожбы, и тем самым, хотя и не осознавал этого, спас себе жизнь.
— Вы действительно были с ним знакомы? — задал вопрос полковник Эймар, отбросив сонливую усталость и подавшись немного вперед, словно перед ним был настоящий подсудимый. В глазах светился неподдельный интерес и любопытство, обычно свойственное специалистам-энтомологам, в руки которым попадается нечто живое, крошечное, шевелящееся.
— Да.
— Да, господин полковник! — грозно рявкнул офицер.
— Да, господин полковник!
Хуан Сенра проснулся затемно. Поднялся с рассветом, влез в голубой комбинезон, натянул полосатый пуловер, который спасал его от холода и создавал иллюзорное ощущение надежного кокона, убежища, защищающего и от страха тоже. Был он человеком на редкость тощим. Когда он сглатывал от страха, кадык судорожно дергался. Тоска и подавленность, навалившиеся на него неимоверной тяжестью, согнули его. И без того худощавая фигура выглядела по-стариковски согбенной, отчего смотреть на это жалкое подобие человека было противно до тошноты.
— Где?
— В тюрьме Порльер.
Полковник Эймар был мелковатым, просто крошечным. Казалось, будто его рук едва хватало, чтобы с трудом удерживать между указательным и безымянным пальцами зажженную сигарету. Маленькие ногти от курения пожелтели, приобрели грязновато-янтарный оттенок, словно их слегка поджарили до появления корочки табачного цвета. Худая, птичья шейка (птицы — вестника дурных предзнаменований) хилым ростком пробивалась из тугого воротника. Форменный китель, увенчанный стоячим накрахмаленным воротником, выглядел мешковатым, непомерно большим и до последней степени изношенным. Разительным контрастом столь невыразительной фигуре были усики. Изящные, изумительно подстриженные и уложенные, они идеально соблюдали горизонтальную линию и придавали хозяину вид едва ли не свирепый. Без сомнения, обладатель таких усов не способен улыбаться. На груди бравого офицера блестящей броней теснились многочисленные медали, которые он вряд ли мог заслужить героическими подвигами.
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».