Слепой. Смерть в подземке - [44]

Никита Багрищев, по прозвищу Багор, был доволен собой. Операцию он провернул без сучка и задоринки, в лучших традициях лихих девяностых, о которых так красочно и захватывающе рассказывал, бывало, за традиционно распиваемой по окончании рабочего дня бутылкой водки хозяин СТО Палыч. В этих рассказах было все: погромы на рынках и в кооперативных кафе, кровавые разборки с солнцевскими и долгопрудненскими, спортивные костюмы, кожаные куртки, с которых легко смывается кровь, бейсбольные биты, куски ржавой арматуры в рукавах, заточки в голенищах, паленые стволы, взрывающиеся на ходу тачки, а главное — ушедший ныне дух вольного братства, воскрешающий в памяти легенды о Робине Гуде и его веселых йоменах, обитающих в гуще Шервудского леса.

Палычу было уже хорошо за сорок, и он отлично помнил те лихие времена и события, в которых принимал непосредственное участие. Перед развалом Союза он выступал за сборную России по боксу, а когда империя рухнула, похоронив под обломками миллионы карьер и судеб, занимался чем придется: собирал дань с кооператоров, месяцами жил в придорожных лесочках на территории Польши, то и дело выходя с ребятами на трассу, чтобы пощипать лохов, перегоняющих в Россию купленные в Германии автомобили, участвовал в подпольных боях без правил — словом, выживал, как умел. Это была полная приключений и романтики жизнь бродячего кота — до предела насыщенная событиями, но, как правило, очень короткая. Палыч являл собой редкое исключение из этого правила, потому что ухитрился не погибнуть и в общей сложности отмотать на зоне всего-навсего пять лет.

Короче говоря, Палыч был личностью легендарной — обломок славного прошлого, титан, чуть ли не полубог. Прямо как у Лермонтова в «Бородино»: «…не то, что нынешнее племя: богатыри — не вы!» Его слово было для Багра законом, а его мнение — мерилом всех жизненных ценностей. Пиетет Никиты Багрищева перед Палычем был тем сильнее, что тот не просто платил ему зарплату, а еще и научил его всему, что Багор умел, — вернее сказать, всему полезному, поскольку вредными привычками и навыками Багор обзавелся самостоятельно и задолго до того, как Палыч его пригрел.

Выехав за город, Багор свернул на ухабистую грунтовку: это позволяло существенно сократить путь, а заодно давало кроссовой «хонде» возможность показать, на что она способна на самом деле. Специально мотокроссом Багор никогда не занимался, но на мотоциклах гонял с тринадцати лет, а недостаток специфического опыта и знаний в его случае с лихвой восполнялся свойственным юности пренебрежением к перспективе свернуть шею, не рассчитав своих сил, а также неплохой — опять же по молодости — реакцией. Углядев впереди сложный участок, он давал полный газ; мотоцикл вставал на дыбы, взлетал в воздух, приземляясь на заднее колесо, закладывал, вздымая тучи пыли, головокружительные виражи, то и дело на поворотах вылетал с дороги, перемалывая бурьян в мелкую труху шипастыми колесами, едва не заваливался набок, но всякий раз выравнивался и, ревя, продолжал путь. Один раз над ним, с металлическим клекотом рассекая винтами воздух, прошел сине-белый, снизу похожий на хищную стрекозу в поисках добычи, вертолет ДПС; Багор слегка напрягся, но стрекоза, не изменив направления, с обманчивой медлительностью уплыла к горизонту и там растворилась в голубоватой дымке погожего сентябрьского дня.

Вскоре, в последний раз дико взревев движком и лихо развернувшись, мотоцикл замер перед открытыми воротами гаражного бокса, за которым виднелась стоящая на яме в полуразобранном состоянии синяя «тойота». Под ее днищем с характерным потрескиваньем вспыхивали слепящие бело-голубые молнии точечной электросварки, оттуда по испятнанному пролитым моторным маслом полу стлался, поднимаясь вверх, синеватый дымок. Стоящий поодаль сварочный аппарат отзывался на каждую вспышку басовитым гудением. Тормоз, одетый в замасленный рабочий комбинезон, сидел рядом с машиной на корточках и, свернув набок покрытую черно-бурой от грязи вязаной шапочкой голову, глядел под днище. В руке у него была болгарка с обрезным наждачным кругом, в зубах дымилась сигарета без фильтра. В дальнем конце бокса возился, выискивая что-то в груде сваленных у стены деформированных крыльев, мятых капотов, дверей и проржавевших глушителей, долговязый Валдай.

Поскольку торжественной встречей, на которую не без оснований, как ему казалось, рассчитывал Багор, тут даже и не пахло, он решил организовать ее сам. Дождавшись, пока в боксе станет потише, он выпростал из-за пазухи длинноносый «марголин», прицелился в лампочку и, подняв забрало шлема, грозно заорал:

— Всем стоять, руки за голову! Это ограбление! Котлы, лопатники, побрякушки, мобилы — сюда, живо!

Валдай в своем углу с грохотом уронил на пол выхлопную трубу от «Волги» и дурашливо задрал руки, как волейболист, ставящий блок у сетки. Тормоз, не вставая с корточек, показал «налетчику» черный от въевшейся отработанной смазки средний палец. Сварочный аппарат перестал гудеть, голубые молнии под днищем «тойоты» погасли. Палыч в замасленном брезентовом костюме сварщика и сдвинутой на лоб маске неторопливо выбрался из осмотровой ямы и, на ходу снимая рукавицы, направился к сидящему в воротах верхом на мотоцикле Багру. Он был коренастый, плотный, невысокого роста, лысый как колено, с широким твердым лицом и маленькими, утонувшими в складках мимических морщин темными глазами. С каждым шагом, который он делал к воротам, собственная шутка казалась Багру все менее смешной и все более неуместной. Нацеленный в лампочку под потолком пистолет опустился; приблизившись, Палыч взял его за ствол, резким рывком отобрал у Багра, а потом, коротко, лениво размахнувшись, ударил свободной рукой приблизительно по тому месту, где под пластиковым шлемом скрывалось левое ухо «грабителя».