Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла] - [71]
В ходе этого тщательного обыска детектив 251-го участка под нижним ящиком комода в спальне обнаружил книжечку красной искусственной кожи, на переплете которой было вытеснено «Дневник на пять лет». При ее осмотре выяснилось, что это подобие гроссбуха, куда владелица заносила результаты деятельности.
Беглый анализ записей, связанных с вкладыванием средств (суммы и даты), а также перепродажей акций и облигаций (суммы, даты, прибыль), показал, что финансовая деятельность Махт протекала весьма успешно (на пресс-конференции один из ее адвокатов оценил состояние своего клиента как «превышающее 100000 долларов»).
Присутствовавший при обыске автор получил возможность пролистать дневник.
На внутренней страничке обложки, сзади, тем же почерком, что и другие записи, было выведено: «Преступление — это истина. Закон — лицемерная ложь».
Честер Хаймз
Слепой с пистолетом
(Пер. с англ. С. Белова)
Глава первая
Есть на 119-й улице старый кирпичный дом в три этажа, в одном из окон которого виднеется плакат «ОРГАНИЗАЦИЯ ПОХОРОН». Лет пять назад дом признали непригодным для жилья. Деревянные ступеньки, ведущие к обшарпанной парадной двери, так прогнили, что подниматься по ним столь же опасно, как по бревну переходить через реку. От бетонных карнизов над верхними окнами давным-давно ничего не осталось, а из фасада время от времени выпадают кирпичи, создавая смертельную угрозу прохожим. Почти все окна остались без стекол и теперь затянуты коричневой оберточной бумагой. С крыши свисает линолеум, которым когда-то пытались заделать дыру. Никто не знал, что творится в доме, да и, признаться, никого это не интересовало. Может, там и в самом деле проводились похоронные службы; но жителям 119-й улицы про то ничего известно не было. Ежедневно мимо дома курсировали полицейские в патрульных машинах и равнодушно смотрели на эти руины. Похороны не вызывали у них ни малейшего интереса. Не интересовал дом и работников коммунальных служб: в нем давным-давно были отключены и газ и электричество, и показания счетчиков снимать не требовалось. Однако жители 119-й улицы видели, как коротко стриженные чернокожие монахини, одетые опять же во все черное, входят и выходят из дома в любое время дня и ночи, осторожно пробираясь по прогнившим ступенькам, словно кошки по раскаленной крыше. Цветное население квартала пришло к выводу: в доме, судя по всему, находится монастырь, а его жалкий вид определяется тем, что это монастырь для черных. Негры были убеждены, что белые католики ничем не отличаются от белых некатоликов.
Однажды в окне появился еще один плакат:
«ПЛОДОВИТЫЕ И БОГОБОЯЗНЕННЫЕ ЖЕНЩИНЫ — МИЛОСТИ ПРОСИМ».
Тут окружающие немного призадумались. Когда мимо дома в очередной раз проезжал полицейский патруль, курсировавший по этому маршруту уже год, полицейский, сидевший рядом с водителем, воскликнул:
— Ты только погляди, что там написано!
Водитель нажал на тормоза и дал задний ход, чтобы прочитать плакат, повергший в изумление его напарника.
— Плодовитые женщины, — прочел он вслух и замолчал.
«Зачем монастырю плодовитые женщины?» — одновременно подумали оба полицейских. Казалось бы, совсем наоборот, плодовитые монастырю вовсе ни к чему.
Полицейский, сидевший рядом с водителем, открыл дверцу, вышел из машины, поправил кобуру с револьвером и отстегнул клапан. Водитель тоже покинул машину и, подойдя к партнеру, проделал те же самые манипуляции с кобурой.
Они бесстрастно изучили плакат, посмотрели на заклеенные коричневой бумагой окна и уставились на обветшалый фасад так, будто видели его впервые.
— Вперед! — скомандовал первый полицейский, мотнув головой.
Второй двинулся за своим приятелем, который поднялся на одну ступеньку, на вторую — и тут дерево затрещало и нога его провалилась по колено.
— Господи! — рявкнул он, — Тут же все прогнило…
Второй не счел нужным комментировать вещи очевидные, поправил ремень и сказал:
— Давай попробуем зайти с черного хода.
Они двинулись в обход по колено в траве, в которой их поджидали всевозможные ловушки и капканы: битые бутылки, консервные банки, ржавые пружины от кроватей, сломанные точильные камни, собачий помет, дохлые кошки, а также горы гниющих пищевых отбросов, над которыми кружили мухи всех видов и размеров, а также москиты и комары.
— Ума не приложу, как можно жить в такой помойке, — с отвращением буркнул первый полицейский. — Что это за люди!
Впрочем, никаких людей они пока не видели. Зайдя с тыла, они обнаружили, что часть стены рухнула, обнажив одну из комнат на втором этаже. К распахнутой двери черного хода можно было подойти, лишь покорив гору из мусора. Полицейские осторожно преодолели это препятствие из битых кирпичей и кусков штукатурки и, поднимая тучи серой пыли, проникли в дом.
Когда они оказались в кухне, то увидели толстого, голого по пояс негра. Тот равнодушно посмотрел на них своими мутными глазами, которые были выпучены так, что, казалось, вот-вот спрыгнут с его лоснящейся физиономии, и продолжил заниматься своим делом. На дощатом полу стояли четыре кирпича, а на них ржавое железное днище легкового автомобиля. В центре был сооружен кирпичный очаг, на котором стоял огромный бурлящий котел. В таких прокопченных котлах прачки на Юге обычно кипятят белье. В котле, испуская тошнотворный запах, тушилось нечто вроде рагу, а толстяк-негр помешивал его с меланхоличной невозмутимостью. Торс повара напоминал кусок грубой резины причудливой формы. Лицо у него было круглое, черное, как деготь. И еще была у него заячья губа, из-за чего изо рта текли слюни. Голова была серовато-сизая, начисто выбритая.
