Слепой. Метод Нострадамуса - [8]

— Понял, — хрипло произнес приговоренный и взял лопату наперевес.

— Ну, так и не тяни, — посоветовал водитель. — Чего зря мучиться? Главное, не дрейфь, больно не будет. Все самое плохое с тобой уже случилось.

Приговоренный пару раз кивнул головой. Впечатление было такое, что ему просто тяжело ее держать, но это были именно кивки — похоже, он тоже считал, что хуже ему уже не будет.

— Короче, — обращаясь к своему напарнику и явно продолжая начатый еще по дороге сюда рассказ, уже совсем другим тоном заговорил водитель, — эта коза ему бакланит: я, говорит, девушка честная, я этого твоего клофелина сроду в глаза не видела и даже, базарит, не знаю, что это такое и с чем его едят. Нажрался, мол, как свинья, сам бабки потерял, а теперь я виновата…

— Вот сука, — сочувственно сказал напарник.

— Ну! — горячо подхватил водитель. — Развелось их, как на бродячей собаке блох, нормально перепихнуться не с кем. Короче, берет он ее за хобот и тащит к Таракану на фазенду. А она…

Приговоренный неуверенно ткнул лопатой в мох, отвалил косматый, слежавшийся пласт, обнажив рассыпчатый желтый песок с черными комочками старых сосновых шишек. Голоса убийц доносились до него словно издалека. Боли не было — он просто не чувствовал своего тела. Страха он тоже не испытывал, и это было странно — рыть для себя могилу, знать, что через несколько минут перестанешь существовать, и ни капельки при этом не бояться. Не было даже обиды на тех, кто втравил его в эту историю, из-за кого он сейчас стоял под дождем и копал яму, в которой когда-нибудь, быть может, найдут его черные, обглоданные известью кости. Впрочем, это вряд ли: кому он нужен? Его использовали, как клочок туалетной бумаги, только и всего. А кого интересует туалетная бумага после того, как ею воспользовались?

Как ни странно, мысли его были ясны и текли плавно, не путаясь и не сбиваясь. Такой финал сейчас казался ему вполне закономерным: он шел к этой минуте всю свою жизнь, уклоняясь от конфликтов, всегда выбирая меньшее из двух зол, не замахиваясь плетью на обух, не плюя против ветра — словом, везде и всюду двигаясь по линии наименьшего сопротивления. Когда финансовый директор одной из принадлежащих хозяину фирм у него на глазах по самое плечо запустил руку в хозяйский карман и предложил ему малую толику за молчание, он не стал возражать: малая толика, если разобраться, была не так уж и мала, а об умении хозяина быть благодарным в кругу сослуживцев ходили легенды — разумеется, мрачные.

Потом, когда к нему явился некий тип в цивильном костюме и предъявил сначала корочки майора ФСБ, а потом и подробную аудиозапись его переговоров с проворовавшимся финансовым директором, он опять двинулся по пути наименьшего сопротивления — не пошел к хозяину с повинной, не подался в бега, а покорно принял предложенные условия. Тем более что условия эти казались не слишком обременительными — так, кое-какая информация о деловых связях и привычках хозяина, за которую к тому же платили живыми деньгами.

И теперь, когда все это каким-то непостижимым образом вылезло наружу, как шило из мешка, он с привычной покорностью ковырял новенькой лопатой густо перевитый сосновыми корнями песок, не осмеливаясь даже возразить: дескать, хотите спрятать труп — копайте сами, а я в гробу видал эти земляные работы…

Дождь как-то незаметно прекратился, налетевший ветер прогнал тучи, и, подняв голову, приговоренный увидел над верхушками сосен розоватое закатное небо. Разглядеть солнце мешали деревья, и это было дьявольски обидно: умереть, так и не увидев напоследок, как садится солнце…

Опустив глаза, он посмотрел на своих палачей. Они стояли в какой-нибудь паре шагов, обращая на него внимания не больше, чем на можжевеловый куст, и оживленно что-то обсуждали. Сосредоточившись на том, что они говорили, бедняга осознал, что речь идет о зверском групповом изнасиловании пойманной с поличным проститутки-клофелинщицы, которую, натешившись вдоволь, придушили куском изоляционного провода и закопали где-то в лесу за чертой какого-то дачного поселка. Судя по всему, палачи находили это происшествие забавным. Морды у них были сытые, тупые и самодовольные, как у парочки племенных хряков, на кожаных куртках поблескивали, подсыхая, капли дождя. Неожиданно для себя приговоренный понял, что держит в руках лопату и что это орудие труда можно использовать по-всякому. В конце-то концов, терять ему уже действительно нечего, так сколько можно плыть по течению?!

Увлеченный разговором водитель джипа заметил угрозу слишком поздно. Он не успел даже закрыться рукой, и испачканный налипшим желтым песком штык лопаты с размаху опустился на его стриженую голову чуть повыше левого виска. Удар был совсем слабый, но здоровенный бык в кожаной куртке, как подкошенный, рухнул на колени, обхватив руками голову. В следующее мгновение коротко бахнул выстрел; приговоренный выронил лопату, качнулся и упал навзничь.

Водитель джипа медленно поднялся с колен, прижимая ладонь к рассеченному лбу. Между пальцами у него текла кровь, он морщился от боли, но в остальном был цел и невредим. Его напарник с побледневшим от испуга лицом стоял рядом, все еще держа на прицеле окровавленное мертвое тело. Из дула пистолета лениво вытекал серый пороховой дымок.