Пушистый белый пес со стрелой в боку повизгивает от боли… Проходящий мимо аквилонский головорез бьет издыхающую собаку ногой… Где-то вдали бесчинствует с остатками отряда Атлия, перерывает сундуки в поисках золота — но она явно не главная здесь. Она вжимает голову в плечи, когда аквилонец с леопардом бросает на нее взгляд. И лишь когда он, свистнув за собой половину отряда, отбывает прочь — вот почему Соня не видела его! — кенида преображается, берет власть в свои руки. Такой ее и застала девушка, явившись на порог отчего дома. И была уверена, что за спиной Атлии никто не стоит.
А теперь смотри, Соня, смотри! Запоминай их лица!
Неожиданно живая картина в чаше погасла. Соня с облегчением опустилась на пол пещеры и не в силах ни о чем не думать. Ей необходима была передышка. Слишком больших усилий стоило ей всматриваться в ненавистные лица, возникавшие перед ней в магической чаше.
Наконец она пришла в себя и окликнула слепую прорицательницу:
— Хутаоса!
Та не отозвалась. Соне это показалось подозрительным. Она зажгла одну из маленьких глиняных ламп — не магией, а обычным кресалом — и принялась осматриваться.
Хутаоса лежала, вытянувшись на своем каменном ложе, неподвижная и молчаливая. Соня с ужасом подумала о том, что жрица умерла — не перенесла чрезмерных усилий, которые вынуждена была приложить, вызывая видения страшных злодейств.
Соня осторожно коснулась лба жрицы и тотчас отдернула руку. Хутаоса была холодна, как камень. Она лежала, вытянувшись и слегка запрокинув назад голову. Когда Соня осмелилась второй раз прикоснуться к этой неподвижно застывшей фигуре, девушка вдруг поняла: жрица не мертва — она обратилась в изваяние, такое же ледяное и бездушное, как скалы, из которых высечено ее ложе.
Теплится ли в этой каменной глыбе жизнь? Скрывается ли за окаменевшей оболочкой живая душа? Оживет ли когда-нибудь Хутаоса, прорицательница пещерного храма?
У Сони не находилось ответа на эти вопросы. Она знала одно: теперь, когда она достигла цели, ей нужно уходить из разоренного пещерного святилища. Не Сонина вина в том, что храм Гаривы подвергся осквернению — Соня и сама едва не сделалась одной из жертв разбойников. И все же девушка почему-то чувствовала себя виноватой. Словно бросала кого-то в беде…
Она покинула зал с окаменевшей прорицательницей и по знакомому уже пути вернулась в девичью опочивальню. Там никого не было, кроме трех трупов: двух разбойников, зарубленных Соней, и Керы. Соня бережно накрыла тело Керы одеялом, сняв его с кровати. Большего она сделать для погибшей не могла.
В одной из кладовых Соня отыскала для себя одежду: плотные брюки, удобные теплые сапоги, плащ, подбитый мехом, гораздо более теплый, нежели тот, что был на ней в тот день, когда она впервые перешагнула порог храма.
Кроме того, Соня запаслась лепешками, головкой сыра и флягой довольно неплохого вина. Уложив все это в дорожный мешок, она почувствовала себя совершенно готовой к путешествию.
Оставалось выполнить последнюю волю Керы…
* * *
Когда храм Гаривы остался позади, Соня остановилась. Кругом были только безмолвные горы. Их заснеженные вершины ослепительно сверкали на солнце. В ярко-синем небе над головой не было ни облачка.
Соня глубоко вдыхала разреженный горный воздух. «Это пьянящий запах свободы,— думала Соня,— этим воздухом с рождения дышал великий Конан!»
Эта мысль наполнила ее радостью. Соня нащупала в дорожном мешке кольцо, которое дала ей Кера, и некоторое время рассматривала его. Тогда, в мрачном полумраке залитой кровью спальни, у Сони не было возможности разглядеть его хорошенько. Теперь она впервые увидела жреческое кольцо Керы при ярком солнечном свете и не могла не поразиться великолепной работе искусного мастера, создавшего этот шедевр. Тончайший серебряный ободок, изящная резьба по камню, прозрачный многоцветный сердолик…
Соня залюбовалась игрой света, заставившего вспыхнуть самоцвет множеством огней. На миг ей стало жаль выбрасывать такое совершенство. Но тотчас же она устыдилась. Предсмертную волю Керы следовало выполнить в точности.
Больше не колеблясь, Соня размахнулась и бросила перстень в пропасть. В тот же миг огромная птица со сверкающими на солнце крыльями взмыла в воздух и, блеснув разноцветным опереньем, сделала несколько кругов у Сони над головой. Затем, испустив ликующий крик, она унеслась прочь — куда-то в сторону долины.
* * *
Барон Римальдо скучал. Вот уже неделя, как он ждал утешительных вестей от Сабарата. Разбойник забрал у него сотню золотых — и до сих пор еще не появился. Не говоря уж об обещанных и столь желанных девушках!
При мысли о пополнении, которое ожидает его гарем, барон приходил в неописуемое волнение. Он принимался бегать по комнате, теребить свои кружевные манжеты, обрывая с них позолоту и жемчуг, кусать губы, едва не плача от досады и нетерпения.
Поэтому слуга, доложивший о том, что «явился какой-то молодец подозрительного вида и говорит, будто бы от какого-то Сабарата прислан», получил серебряную монету — за добрую весть — и услышал радостный крик своего господина:
— Немедленно веди его ко мне!
Старый слуга давно привык к причудам своего хозяина. Не позволив себе даже измениться в лице, он тут же отправился за посетителем.
