Следы ведут в пески Аравии - [7]

Однако наступило время возвращаться на корабль, чтобы следовать дальше.

14 июня «Гренландия» подошла к Мальте. С юга берег у острова крут и неприступен. Поэтому суда входят в гавань с северной стороны. Здесь же расположёны форты, редуты, крепостные степы. Впрочем, остров весь похож на крепость, ибо состоит из скал, по которым ступенями поднимаются вверх дома, сложенные из того же материала, что и скалы. Эта порода камня так мягка, что вырубать ее и обрабатывать не труднее, чем дерево. Некоторые лавки выдолблены прямо в скалах. Столицу острова составляют многочисленные мелкие поселения, прорезанные неширокими бухтами.

Нибур, вдруг почувствовавший себя усталым и больным, не хотел сходить на берег. Но уговоры коллег сломили его сопротивление, и он не пожалел об этом.

Духовно-рыцарский мальтийский орден (до 1530 г. он назывался орденом иоаннитов, или госпитальеров), владевший островом в XVI–XVIII веках, был очень богат. Поэтому весь город, его старинные дворцы с изысканной лепниной, храмы, и прежде всего собор святого Иоанна, являли собой поистине великолепное зрелище. Взорам наших путешественников открылись бесценные сокровища: золотая и серебряная храмовая утварь, огромные светильники, золотые кресты весом до 25 фунтов, усыпанные драгоценными камнями, люстры, которые стоили, по мнению Нибура, сотни тысяч талеров.

Впрочем, в местном госпитале, где с одинаковой заботой лечили и богатых и бедных, больных кормили тоже на дорогой серебряной посуде.

Встреча с мусульманским миром

19 июля 1761 года в Смирне путешественники пересели на турецкое судно, отправлявшееся через Дарданеллы и Мраморное море в Константинополь. Это было прощание не только с командой корабля, вместе с которой было пережито немало трудных дней, но и со столь милой сердцу Европой. Какому бы риску ни подвергались они на датском корабле, до этой минуты они находились в привычном окружении. Что же ожидало их теперь?

30 июля судно вошло в Золотой Рог. Нибур чувствовал себя все хуже и хуже, и поэтому вся прелесть и своеобразие столицы Османской империи на этот раз прошли мимо него. Он с трудом выбрался на официальный прием у датского посла Гейлера, в резиденции которого они жили. Важнее всего ему было поправить здесь свое здоровье. Заботливый и гостеприимный Гейлер расспросил участников экспедиции о ближайших планах, выхлопотал им у султана паспорта, дал рекомендательные письма к египетским властям. В то время на проезд по землям Османской империи требовалось дозволение султана.

— Вы очень неразумно одеты, — в заключение беседы сказал Гейлер. — На что похожи ваши наряды!

Путешественники с удивлением осмотрели себя, потом друг друга и, не обнаружив ничего необычного, вопросительно взглянули на Гейлера.

— В европейских костюмах слишком много лишнего, — объяснил он. — Жилеты с лацканами, рукава с обшлагами, чулки с бантами, туфли с пряжками… Как это отличается от простой восточной одежды! Вы же не хотите, чтобы повсюду вас сопровождали с улюлюканьем толпы зевак? Возможно, в Александрии это будет еще не так заметно, там европейцы не в диковинку, но вот уже в Каире ваш вид будет слитком необычен. Это может вам многое осложнить в дальнейшем. Настала пора некоторого, я бы сказал, маскарада. Впрочем, необходимость его вы скоро и сами поймете. И не вздумайте, пожалуйста, носить парики или бриться. Гладкие белые лица, без бороды и усов, также будут привлекать всеобщее внимание.

Они были к этому готовы. Прощание с Европой становилось для них еще и прощанием с привычным обликом. Без парика они уже сами начали обходиться. Особенно охотно Нибур. Бесконечное количество вариаций париков, строго регламентированных по рангам и сословиям блюстителями моды и нравов, ему, крестьянскому сыну, всегда казалось нелепостью. Но вот бородатый студент в Геттингене произвел бы странное впечатление! Ведь в Германии XVIII века борода в светском обществе считалась чем-то совершенно неприличным. Бороду разрешалось носить только актерам, да и то лишь тем из них, кто играл убийц или разбойников. Усы же были частью формы у солдат особых полков, причем если усы росли плохо, то их наклеивали.

Наши европейцы перестали бриться и заказали себе одинаковые мусульманские одежды, состоявшие из длинных рубах, теплых накидок, шаровар, тюрбанов и сандалий. Тюрбаны давили на голову, накидки сползали с плеч — привыкнуть ко всему этому оказалось не простым делом. Надо было присмотреться, как носят свои наряды местные жители, как в них садятся, ведь отныне не будет даже стульев. Багаж путешественников пополнился и за счет приобретенной посуды, кухонной утвари и съестных припасов: на провиант далее можно было рассчитывать далеко не всегда. Начиналась новая жизнь.

8 сентября они погрузились на судно, пришедшее из Африки и теперь следовавшее в Александрию.

Ученые получили отдельную каюту. Это несколько успокоило их, хотя им все же приходилось выходить на палубу.

Нибур с завистью рассматривал знатного араба, который драпировался в свой наряд не менее величественно, чем римский патриций в тогу.

В форте Кумкале, в Дарданеллах, на границе между Европой и Азией, куда они доплыли лишь к 15 сентября, таможенники тщательно досматривали все суда, плывшие из Константинополя, — искали беглых рабов или запрещенные товары. Нибур, наконец-то оправившийся от болезни, взял свои инструменты и сошел на берег. У форта его постигло разочарование: это был маленький каменный прямоугольник с невысокими толстыми стенами и башенками. Прямо на земле стояли потемневшие от времени медные пушки, стрелявшие каменными ядрами.