Следы ведут в пески Аравии - [67]

Счастливый случай свел Зеетцена перед отъездом в обсерватории фон Цаха с венгерским астрономом Паских, который тем же маршрутом возвращался к себе домой. По дороге он научил Зеетцена пользоваться астрономическими приборами и дал ему немало полезных советов. Во время остановки в Вене оба они были радушно приняты тамошним научным миром.

Дальнейший путь вел через Венгрию, Сербию, Валахию, Молдову, Бессарабию.

…Судно лениво плыло по Дунаю. Прекрасная погода, живописные берега, покой и безмятежность. Но едва Зеетцен сходил на берег, как безотчетный страх охватывал его с новой силой. он покрывался испариной, начинал дрожать. «Я этого не выдержу», — стучало в голове. Ему хотелось сорваться с места и бежать — от самого себя, своего страха, неопределенности будущего, к которому он так стремился.

Во время одной из стоянок гостеприимные сербы пригласили его осмотреть карстовые пещеры. «Зачем? — промелькнуло у Зеетцена в мозгу. — Они хотят убить меня? Погибнуть так нелепо!» И, не помня себя, он вдруг, уже подойдя к пещере, отпрянул от нее и бросился бежать. Сербы перепугались не на шутку: впереди был обрыв, и он мог сорваться. Вместе с Якобсеном они настигли его и привели в чувство.

По мере продвижения к востоку подобные затмения наступали все чаще. В одном из городов Якобсен даже счел необходимым ненадолго поместить ученого в больничный карантин. Затем двинулись дальше. Снова все казалось спокойным. Судно, пройдя мимо Рущука, тихо скользило по дунайским волнам. Но в этом голубом благолепии природы, мирном единстве воды и неба ему почудился, как мираж, зловещий желтый мрак песчаной пустыни. А что это там, на горизонте? Красное, широкое… Это снова похоже на накидку бедуина. Впрочем, разве бедуины носят красные одежды? А тот все ближе, ближе. Зеетцен пытался рассмотреть, кто же это под ним — верблюд, лошадь? Почему он так быстро приближается? Зажмурившись, Зеетцен в страхе отшатнулся от борта судна. Когда он открыл глаза, перед ним по-прежнему синела гладь дунайских вод. Мираж? Здесь? А что же придется пережить в пустыне? Снова застучало в голове: «Я этого не выдержу, не выдержу». Он оперся о борт и решительным движением перекинул через него тело.

— Человек за бортом! — раздался крик вахтенного матроса.

Очнулся Зеетцен у себя в каюте. Огромный, широкоплечий Якобсен наклонился над ним с выражением тревоги на лице.

— Голова закружилась, господин Зеетцен?

— Да, наверно…

Спасения Зеетцен искал в научной деятельности. Он попробовал заняться астрономическими измерениями, стал вести дневниковые записи.

Вскоре путешествие по реке закончилось. Вместе с Якобсеном и с молдавским князем Стурдзой Зеетцен перевалил через Балканские горы и благополучно прибыл в Константинополь.

Помня о наказе Нибура, он вовсе не намеревался задерживаться здесь. Но возникло неожиданное осложнение: Зеетцен, собиравшийся в путь столь тщательно, не предусмотрел объема финансовых затрат во время путешествия. Уже в Константинополе, в самом начале пути, он оказался почти без денег. Прусский посол барон фон Кнобельсдорф снабжает его некоторой суммой, но Зеетцен в ожидании обещанных денег от брата и герцога Готы моментально тратит ее на приобретение древних турецких, персидских, арабских, греческих и армянских рукописей и редчайших турецких музыкальных инструментов. Все покупки он тут же посылает герцогу Готы, тем самым выполняя условия соглашения. Одно только это первое почтовое отправление составило четыре огромных ящика.

В Константинополе постепенно утихли его былые страхи. Зеетцен погружается в изучение города, его быта и нравов, впервые знакомится с жизнью восточных народов. То был период, когда турецкое государство потихоньку начинало преображаться на европейский манер, и Зеетцен наблюдательно фиксирует этот процесс в своих записях.

Пробыв в Константинополе шесть месяцев, он, по собственному признанию, «сам едва не стал турком» — столь глубоко удалось ему проникнуть в характер и обычаи населения османской столицы.

После Константинополя — Смирна. И здесь Зеетцен получает непредвиденный удар. Его спутник Якобсен решительно отказался продолжать путешествие, ибо почувствовал недомогание от местного климата и усталость от житейских неудобств. Как ни уговаривал его Зеетцен, ничто не помогло. Якобсен по просьбе Зеетцена забирает значительную часть его записей (с большинства из них они заранее предусмотрительно сняли копии) и возвращается в Германию.

Однако наступившее одиночество лишь удвоило силы ученого. К нему вернулось то яростное стремление к преодолению всех препятствий, которым он был одержим в Евере. Из истории путешествии он знал, что в подобных ситуациях не всегда выдерживает сильнейший, и теперь на примере Якобсена убедился в этом. Все решало умение взять себя в руки, во имя дела смириться с любыми тяготами. Ну а для необходимых передышек следовало всегда иметь в запасе мало-мальски удобное пристанище. Первым таким пристанищем Зеетцен избрал Смирну. Покидая ее несколько раз, он исследовал западную береговую часть Малой Азии, где скопировал множество греческих надписей; он осмотрел также все окрестности города и составил их точную карту. Его попытки заполучить попутчика для путешествия одна за другой заканчивались неудачей: один не знал дороги, другой обкрадывал его, третий надоедал беспрерывным вмешательством в его дела, четвертый требовал непомерную плату. И все же Зеетцену приходилось терпеть их около себя, ибо ему одному было трудно ориентироваться на местности, трудно находить жилье и пропитание.