Следы ведут в пески Аравии - [37]

А впереди путников ожидали новые сюрпризы. Из-за их задержки в Яриме в следующих поселениях стало известно, что в этом краю появились франки, направляющиеся в Сану. Подозревая чужестранцев в агрессивных намерениях, жители каждой деревушки заранее выходили им навстречу, но не с хлебом и солью, а с камнями в руках.

Крамер предложил вызвать охрану, по оказалось, что во всех окрестных селениях, включая такие большие, как Дамар и Хадафа, у долы всего 30 солдат, да и те боятся встречи с местными жителями. Оставалось лишь надеяться, что арабам все это в конце концов самим надоест. А тут еще разболелся Берггрен. Когда его хотели оставить в селении, жители которого были настроены более дружелюбно, там откровенно заявили, что в дом его все равно никто не впустит, ибо, если он умрет, никому не захочется возиться с его погребением.

16 июля экспедиция наконец прибыла в Сану. Перед самым городом Нибур, Крамер и Бауренфейнд сочли нужным переодеться. До сих пор они путешествовали в бедных турецких одеждах, которые к тому же за время последних переездов приобрели жалкий вид и висели лохмотьями. Теперь же, поскольку в Сапе им предстоял визит к имаму, они вытряхнули, из тюков новые арабские наряды, более приличествующие подобному случаю. Одного из слуг путешественники послали вперед, чтобы известить о своем прибытии везира имама Ахмеда. Тот, в свою очередь, отправил им навстречу одного из своих людей. Рассыпаясь в любезностях и сгибаясь в поклонах, посланец сообщил им, что их уже давно ждут и что всемогущий имам приготовил для них на целый месяц дом с садом в предместье Эль-Бир-эль-Азб (по-арабски «Пресный колодец»); он их сейчас туда проводит, но для этого надо спешиться. Нибур решил, что дом находится где-нибудь поблизости, но они все шли и шли пешком, в то время как местные жители ехали на ослах и верблюдах.

— Плохая примета, — шепнул Нибур Бауренфейнду. — Там, где чужестранцев заставляют идти пешком, ничего хорошего не жди.

В предназначенном для них жилище оказалось несколько больших пустых комнат, и оно действительно было окружено прекрасным фруктовым садом. Окна смотрели в большой внутренний двор, посреди которого журчал фонтан, наполняя воздух приятной свежестью. Здесь же находилось замысловатое сооружение — колодец. Воду оттуда доставали с помощью бурдюка, прикрепленного к веревке, перекинутой через колесо. Другой конец веревки тянул осел.

— Имам просит извинить его, — сказал гонец, — но в ближайшие два дня он занят и не сможет принять чужестранцев.

На это чужестранцы благодушно ответили, что они никуда не спешат и готовы ждать, так как их основная задача — знакомство с городом, его окрестностями, архитектурой, населением, наречиями.

— Имам просит извинить его, — продолжал гонец, — но, не получив у него аудиенции, чужестранцы не смеют покинуть это жилище.

И исчез.

— Когда-то в караване можно было по крайней мере достать хлеба и воды, — с грустью сказал проголодавшийся Бауренфейнд.

— Виноград много полезнее, — заметил Крамер, отправляясь в сад, где тяжелые, тугие кисти плодов буквально застилали небо. — Никогда не ел ничего вкуснее! — крикнул он оттуда через минуту. — В нем же совсем нет косточек!

Нибур тоже вышел в сад. Набив рот маленькими, почти белыми ягодами, он буквально проглотил все без остатка. Действительно сплошная мякоть. Сорвал еще кисть и обнаружил едва заметные, крошечные семена. Такого винограда им еще не приходилось видеть.

На следующее утро три до отказа нагруженных верблюда доставили им от имама пять баранов, много риса, овощей, дрова и даже свечи. Усвоив, что из дома им выходить запрещено, путешественники пригласили к себе местного жителя — молодого еврея, с которым познакомились на судне, когда плыли в Лохейю. Он попал как бы под покровительство европейцев и всячески старался услужить им. Вот и теперь он не только охотно откликнулся на их приглашение, по и привел с собой друга-астролога, потому что помнил, что чужестранцы хотели узнать еврейские названия небесных светил. Но тут неожиданно объявился вчерашний гонец и разъяснил, что до аудиенции у. имама им вообще нельзя ни с кем видеться и что это правило распространяется как на иностранных послов, так и на арабских послов в иных державах. Нибур тут же вспомнил, что в Копенгаген незадолго до их отъезда прибыл посол паши из Триполи и что он действительно ни с кем не встречался, пока не был принят государственным министром Дании.

Через два дня, как и было обещано, чужестранцев пригласили к имаму Аббасу аль-Махди. Когда участники экспедиции прибыли во дворец Бустан-аль-Мутаввакиль, придворные им рассказали, в чем будет заключаться церемония приема, и Нибур стал судорожно заучивать слова приветствия имаму и варианты ответов на его возможные вопросы. В этот момент он особенно остро почувствовал отсутствие Форскола, легко применявшегося к любой ситуации. Теперь ему приходилось все переговоры брать на себя, что давалось ему с великим трудом, ибо он никогда красноречием не отличался.

Нибур понимал, что едва ли встреча с имамом будет происходить наедине, но никак не ожидал увидеть такое скопление людей. Дворец был набит телохранителями, слугами, рабами, евнухами. Чиновник, сопровождавший их, буквально кнутом пробивал дорогу. И вот они в огромном сводчатом зале с фонтаном посредине. В глубине зала, на возвышении, к которому вело несколько ступенек. стоял троп. На троне, сложив по-турецки ноги, сидел имам, одетый в светло-зеленую накидку с широкими и длинными рукавами. На груди у него красовался большой золотой бант, на голове — белоснежная чалма. На вид имаму было лет сорок пять, кожа у него была темная. По обе стороны тропа лежали подушки. Справа располагались сыновья имама, слева — братья. Нибур знал, что всего у имама около двенадцати братьев и что некоторые из них похожи на африканцев.