Следы ведут дальше, или полпузырька философского камня - [7]
Перед нашим домом получилась собачья выставка. Больше всего было дворняжек. Были и овчарки, таксы, пинчеры, фоксики… Собаки расселись на тротуаре, на дороге… Машины гудели, прохожие возмущались. Пришёл милиционер.
— Безобразие! — возмущались все.
Мама стала объяснять, что собаки не наши, чужие, что они просто пришли в гости, поиграть, что мы их не кормили. Что они скоро разойдутся и что её сын очень любит животных…
— Всё равно безобразие! — возмущались прохожие. — Приучили собак ходить в гости, так нечего выгонять их на улицу. Здесь транспорт… Дети…
— Знаешь что? — сказал отец. — Иди-ка отсюда со своими четвероногими друзьями. Иди, иди куда хочешь, только подальше от дома. Давай, давай! И с ними не возвращайся.
И я пошёл… И вся орава собак побежала за мной. Первым бежал огромный лохматый пёс, за ним вислоухий, потом всякие с хвостами, без хвостов… Самым последним бежал щенок. Он был совсем маленький, едва поспевал за нами, с трудом перебирался через канавы, повизгивал, но не отставал, точно без него было скучно. Когда я подошёл к дому Медведева, то увидел вторую половину поселковых собак. Ромка, соседи, бабушка только ещё начали выгонять их со двора.
— Куда ведёшь! — закричали на меня. — Своих-то не знаем куда девать, и ты ещё привёл банду!
— Я их не вёл, — сказал я. — Они сами прибежали… Когда наши собаки объединились, мы с Ромкой пошли к мосту.
— Только в Песковатку не заходите! — кричали нам вслед. — Там тоже собак целая пропасть. Идите в лес… Идите в поле!
Мы пошли по Хомутовскому мосту, потом по лугу. У самой опушки леса сели подождать отставшего щенка. Он прибежал тяжело дыша и повизгивая: устал.
Так мы и сидели… Собаки смотрели на нас, подходили по очереди, тёрлись мордами, ласкались по всякому.
— А ты говорил, что собаки будут бояться философского камня, — начал упрекать меня Ромка. Он сидел на пне, гладил моего лохматого пса.
— Эх, — я взял на руки щенка. Щенок обрадовался, лизнул меня прямо в нос. — Собаки — они умные. Они — друзья человека. Они оценили наше изобретение.
— Меня в дом не пустили ночевать, — сказал Ромка.
— Крепкий очень камень получился. Но это хорошо! — сказал я.
— Чего хорошего?
— Наверное, мы изобрели собачьи духи, вот что! Если бабкины овчарки бросятся на нас, мы дадим им понюхать пузырёк, они сразу привыкнут к нам. Понял?
Святая вода
В канаве три раза промяукала кошка. В ответ я засвистел по-щеглиному. Мы сошлись за продуктовым ларьком, чтоб никто нас не увидел с улицы.
— Сидят на цепи, грызут кости, — доложил я результат разведки.
Откровенно говоря, мне почему-то стратегический план вдруг перестал нравиться. Так я не умею — по плану. Если нечаянно, тогда ещё ничего: нечаянно шёл, нечаянно увидел чужие яблоки, нечаянно сорвал. Если поймают, по-честному скажешь: «Ой, дяденька, больше не буду! Я нечаянно!» А то всё по плану…
— Давай пойдём в другую сторону, — предложил я. — Заблудимся, куда-нибудь нечаянно залезем. Можно к Лидке…
— Нет, — ответил Медведев. — Если ты откажешься, так ты смалодушничал. Значит, у тебя нет силы воли, если ты не можешь сделать того, что задумал. Ты станешь вроде дезертира.
— Я не дезертир. Просто я передумал.
— Сегодня ты изменишь своему плану, завтра бросишь товарища в бою… — заявил Ромка.
Я расстроился. Кому охота бросать товарища в бою?
— Ладно, пошли! — согласился я. Зря, конечно, согласился.
Мы выглянули из-за ларьков.
На улице было спокойно: ни души. Из дома напротив доносились музыкальные гаммы — это Димка учился играть на баяне по самоучителю…
«Ти-ли… Ти-ли…»
Как не надоест? Если не умеешь играть, зачем баян покупать? Вот кому медведь на ухо наступил — Димке, а не мне.
Мы вышли на дорогу. Первым — Ромка. Пошли вдоль улицы. Около Агафьиного сада перепрыгнули через канаву. Две доски мы оторвали заранее. Они держались на гвозде. Тронешь — расползутся, как ножницы. Мы пролезли в сад.
Ветки у яблонь свисали до земли. Чтоб они не обломились, снизу их подперли подпорками.
Мы пошли, пригнувшись, за кустами крыжовника. Крыжовник я не люблю — он волосатый. Я повёл Ромку к белому наливу. Когда наш отряд приходил к бабке, чтоб взять над ней шефство, я «нечаянно» заметил, где рос белый налив.
Мы нагнули ветку… Яблоки были упругие, холодненькие. Живот холодило: рвали мы за пазуху.
Вначале рвали все подряд. Рвали, одним глазом на забор смотрели. Но собаки молчали.
Потом мы стали выбирать яблоки покрупнее…
— Давай груш нарвём, — предложил я. — Всё равно уж, если попадёмся, то и за груши влетит и за яблоки.
Мы прокрались к колодцу.
Никогда не надо спешить. Правильно говорят. Ромка торопился и налетел на пустое ведро. Ну и загрохотало! Как сто тысяч вёдер по железной лестнице покатились.
И бабкины собаки запрыгали на цепях, залаяли. Я бросился к забору. Подбежал… Но разве впопыхах найдёшь нужные доски? Потерялись, и всё. Я бегал вдоль забора, весь забор перещупал, пальцы занозил…
Ромка тоже не мог найти выхода.
— Доставай камень! — закричал Ромка. — Сгрызут!
— Груши… есть, — сказал я. — Камня нет.
— Куда дел?
— Потерял! В карманах места нет, груши лежат. Тут в доме открылась дверь, на крыльцо вышла Агафья. Её хорошо было видно, потому что на крыльце горела электрическая лампочка. Она подошла к перилам крыльца и крикнула:
