Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии - [47]

За монастырем Чуку речная долина стала уже, и Кайлаш скрылся из вида за угрожающе нависшими гранитными стенами. Вдруг появилась и быстро сгустилась непроницаемая вуаль высоких облаков, обещая снегопад. Мы ускорили шаг и через два часа добрались до монастыря Дрира-Пхук, принадлежащего, как и Чуку, школе Друкпа-Кагьюпа. Самой главной достопримечательностью Дрира-Пхук является пещера мастера Кагью Готсангпы, который медитировал там с 1213-го по 1217 г. и составил первое руководство по хоре для паломников. Недалеко от монастыря перед нами снова вырос массивный северный склон Кайлаша. Я просто онемел, а паломники бросились ниц перед почти вертикальной 1800-метровой каменной стеной. Как и на северном склоне горы Эйгер в швейцарских Альпах, лед не намерзает на центральной части крутой стены, и ее черный камень даже зимой остается непокрытым. До позднего вечера я любовался этой огромной пирамидой изольда и гранита; только начавшийся снегопад сумел, наконец, загнать меня в ближайшую пещеру.

Следующим утром скупые солнечные лучи приласкали северо-восточную сторону горы, и мы начали подъем, сперва пологий, а потом крутой, к перевалу Долма-Ла, на высоту 5635 м над уровнем моря. Примечательно, что этот перевал носит имя важнейшей из женщин-бодхисатв, Долмы (на санскрите — Тара), что означает «освободительница». Паломники, сражающиеся с разреженностью горного воздуха, должны осознавать, что, в то время как Долма помогает им пройти путь к духовному освобождению от кандалов человеческой алчности, им самим придется бороться и страдать. Вновь начавшийся снегопад и туман обещали соответствующий уровень страданий, и паломники его принимали без слова жалобы. Они верят, что чем тяжелее дается хора, тем большую благодать они обретут.

Вскоре мы добрались до второго кладбища на горе Кайлаш — Шива-Цал. Сюда тела мертвых приносят для небесного погребения, а паломники приходят, чтобы оставить что-то из одежды, прядь волос, обувь или сосуд для питья в знак отказа от своих низменных желаний. В чистом высокогорном воздухе символически умирает прежняя греховная сущность — и рождается новая, очищенная. Когда мы проходили мимо, прежние жертвоприношения были едва заметны, скрытые толстым слоем выпавшего ночью снега. Снежный покров уже около фута толщиной покрывал нижний подход к перевалу, а еще на 500 м выше снега, должно быть, было два фута, а то и больше. Долма-Ла был окутан густым туманом. Я начинал тревожиться, что мы не сумеем добраться до перевала и начать крутой спуск с восточной стороны до наступления темноты. Однако лицо Церинга расплылось в широкой улыбке. Теперь-то стало понятно, для чего понадобились яки. Грузные животные должны были идти перед группой, утаптывая свежий снег подобно паровому катку. Соблазнительно, конечно, было взобраться на спину столь твердо стоящих на ногах животных, но сделать это — значило бы существенно уменьшить уже обретенную нравственную благодать. К тому же неподвижное сидение на спине яка увеличивало риск обморозить ноги.

Меньше чем через час мы дошли до огромной гранитной глыбы под названием Дикпа-Карнак, что примерно переводится как «черно-белый грех». Под ней проходит узенький туннель. Мы ненадолго остановились, и монахиня объяснила нам его значение: «Надо проползти сквозь туннель, чтобы символически пережить срок между смертью и новым перерождением, который равен 49 дням». Свен Гедин дал другое объяснение:

Тот, кто без греха — или, по крайней мере, чья совесть чиста, — сможет проползти сквозь туннель; но тот, кто застрянет посредине, — уж точно негодяй. Я спросил одного старика, не может ли получиться так, что худой негодяй протиснется, а добродетельный толстяк застрянет; но он совершенно серьезно ответил, что полнота или худоба с этим никак не связаны: и успех, и неудача зависят целиком от душевных качеств[49].

Нам не повезло: снег завалил туннель, и монахиня была в ужасе от того, что не сможет проползти по нему. Хотя наши тела уже молили об отдыхе, Церинг требовал поднажать и двигаться быстрее. Он гнал вперед своих яков свистом и понуканиями, время от времени бросая в них мелкие камушки. Мы поднимались зигзагом, через каждые 50 шагов мне приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. На окружающих путь скалах во многих местах пилигримы сложили пирамидки из камней, миниатюрные подобия Кайлаша. Эти ориентиры, торчащие из-под снега, помогали нам не сбиться с дороги, несмотря на туман и вихрящийся снег.

Наконец горизонт изменил угол наклона, и идти вдруг стало легче: мы достигли седловины перевала. На большой глыбе, испещренной буддийскими и бон-мантрами, высился флагшток, удерживаемый кучей сложенных пирамидой камней. Длинные веревки с привязанными к ним цветными флажками соединяли его с другими шестами, вкопанными в землю. Как и у Шива-Цал, паломники должны оставить здесь что-нибудь от себя прежних. Они намазывают маслом камни и вжимают в его слой монеты, банкноты или пряди волос. Церинг показал мне место, где в скальные трещины были вставлены больше сотни зубов — обычай, который мне позже пришлось наблюдать на важнейшем паломническом маршруте бонпо, у горы Конгпо-Бонри. Когда солнце ненадолго рассеяло облачную дымку, паломники разразились радостными криками: «Лха гьяло, кики coco лха гьяло!» — «Боги победили!» Прекрасное предзнаменование! Искренне радуясь, мы дарили друг другу