Следы: Повести и новеллы - [14]

Он снова ненадолго исчез в полумраке, чтобы извлечь оттуда свою находку — пенорожденную Афродиту местного разлива. Афродита застенчиво хихикала и не хотела идти.

— Вот, Николай Ксиныч, рекомендую, — торжествовал Сатурнович, — Нора. Норочка готова сниматься у нас русалкой.

— Вы готовы? — спросил я обреченно.

— Готова, — ответила Норочка, пронзая меня взглядом.

— Это похвально, — ответил я, наступая на Сатурновича. — И вообще похвально, что вы ищете, Сатурнович, экспериментируете. Молодец! Ищите и дальше в том же духе. Новаторствуйте!

Он не понял моей убийственной иронии. Но я уже знал, что вся мужская половина группы занималась браконьерством, а именно: вербовала для съемки «русалок», не имея на то никаких полномочий.

С девушкой под руку проплыл шелудивый Щечкин. От него пахло зубным порошком «Метро». Тоже, наверное, браконьерствовал.

Приблизившись к ним так, чтобы они не могли меня видеть, я прислушался.

— Вы знаете, Нина, почему я ушел из театра? — печально спросил Щечкин.

— Нет, не знаю.

— Со Станиславским не сработался.

— Как? С самим Станиславским?

— Система его меня подавляла. Жестокая, потогонная это система, Ниночка. Не дай бог! Все время в образе. Ни минуты передышки. «Большой круг внимания»… «Малый круг»… Господи!.. Не успеешь выбраться из «большого круга», как тут же попадаешь в «малый». Сплошные круги, Ниночка. И так каждый день.

Молодец, Щечкин, умница. Про круги — это ловко. Давай, давай! Особенно приятно, что он не использует кино в корыстных целях — охмуряет девушку за счет смежного вида искусства. Но — чу!

— Вот я и ушел в кино, Ниночка. Меня ведь Эйзенштейн давно звал. Иди, говорит, Исидор, в кино, не связывайся ты со стариком, ну его! Но я все тянул, все надеялся, что старик, наконец, образумится, пересмотрит систему, вынесет послабление. Нисколько! Чем дальше, тем хуже. С Немировичем ссориться стал, с Данченко. Ну, тут я и не выдержал, ушел.

— Из МХАТа?

— Нет, из Луганского музыкально-драматического.

Это последнее признание явно разочаровало спутницу Щечкина. А мне даже стало немножко жаль всего, что он наврал здесь. Надо же, построил такое великолепное здание — и вдруг одним неосторожным движением сам же и сокрушил его. Право, будто дорогую вазу разбил.

— В кино, Ниночка, в этом отношении легче. Там монтаж. Вы начинаете фразу в январе и кончаете ее где-то в бархатном сезоне. А в промежутке, в паузе, в цезуре, так сказать, отдыхаете, занимаетесь личной жизнью, художественной резьбой по дереву.

— Вы режете по дереву?

— Я режу правду-матку… — задумчиво произнес Щечкин.

И вдруг его прорвало:

— Нина, хотите, я сниму вас в кино? Хотите? В роли русалки! Я обещаю. Режиссер — близкий мне человек. Мы с ним друзья-единомышленники. Ну?

Я… не знаю, — заволновалась Нина. — Как-то уж очень неожиданно. Хотя я давно мечтала… в кино… Но русалкой… Она ведь должна сниматься как-то по-особенному?

— Неглиже! — прохрипел Щечкин. — Это будет замечательно… На длинном фокусе!

«Длинный фокус» смутил Нину, она глубоко задумалась, но через некоторое время сказала твердо:

— Хорошо. Я согласна.

Решив, наконец, пресечь это затянувшееся браконьерство, я громко кашлянул. Щечкин и его спутница вздрогнули. Когда она обернулась, я вынужден был признать, что Исидор Щечкин был далеко не промах. Вот вам и аматор! Куда!.. Опытный стервятник, злодей, коршун!

— Вот, Ник Синыч, — заюлил Щечкин, — хочу познакомить вас — Нина Косуля. Готова сниматься у нас в роли… э-э… нимфы.

— Плавать умеете? — спросил я деловито.

— Умею.

Нина смутилась.

Застенчива. А для такой роли даже чрезмерно застенчива. Надо все-таки еще раз дать ей понять, насколько это необычные съемки.

— Вам, конечно, Исидор Валентинович изложил условия съемок?

Вместо ответа она тихо спросила:

— Съемки ведь будут подводные?

— М-м… ну, как вам сказать? Скорее подводно-надводные. Так что подумайте хорошенько.

— Нет, нет, я решила, — поспешила она перебить меня, боясь, как видно, что на этот раз передумаю я.

И тут я вдруг обнаружил, что Щечкина рядом с нами нет. Исчез! Вспомнились его намеки в самом начале прогулки. Я едва удержался, чтобы не закричать «караул».

Всю дорогу Щечкин незримо сопровождал нас. Я рассказывал Нине о «русалиях», о древних языческих обычаях наших предков. Она слушала, молча кивала. Одновременно я думал о том, как бы вел себя на моем месте старый стервятник Исидор Щечкин.

В номере я долго не мог уснуть. А когда уснул, приснился старик Меч-Оралов.

— Я от Анатолия Васильевича, — шептал старик, — вот ордер на могилку. Памятник взял на себя Дом ветеранов. От вас потребуется только установка оградки и общий вид: отделка и полировка. Ну, и цветы… можно анютины глазки.

Проснувшись среди ночи, я зажег свет, сел за стол и до утра просидел, придумывая Меч-Оралову роль, но так ничего и не придумал.

3. Русалка — Нина

— Да гляди, чтобы ни один «пластун» не проник! — предупредил я Сашу.

— Хорошо, — волнуясь, ответил он. — Чем, как говорится могу, тем и…

Смотри, как его колотит! Нехорошо.

Что вообще происходит с группой? Ходят, как очумелые, прячут глаза. У многих на лицах какая-то суровая озабоченность: делают вид, что они здесь самые необходимые, что без них съемка не состоится. А она состоится. И именно без них.