Следы на снегу - [54]

Жилища бобров различаются в зависимости от места их обитания. Там, где зверьки многочисленны, они нередко заселяют не только ручьи и узенькие речки, но также большие и малые озера и реки. Однако они предпочитают селиться по небольшим речкам, потому что там течение помогает бобрам сплавлять ветки и все необходимое прямо к хаткам, которые к тому же надежнее и безопаснее, чем выстроенные в стоячей воде.

Бобры, которые расселяются по мелким, совсем пересыхающим, когда мороз сковывает их истоки, речкам, благодаря инстинкту обладают замечательной способностью избегать последствий столь пагубных для них обстоятельств. Зверьки строят плотину через речку выше своих жилищ. Плотины бобров я считаю самым удивительным их сооружением не столько из-за аккуратности, сколько из-за прочности и соответствия своему назначению. Кроме того, постройка плотины показывает, что животные необычайно сообразительны и дальновидны.

Бобровые плотины бывают разной формы в зависимости от расположения. Если течение едва заметно, плотина прямая и перекрывает реку почти поперек; когда же течение сильное, то плотина имеет изогнутую форму с выгнутой навстречу потоку стороной. В качестве материала используются плавник, ивовые, березовые и тополиные ветки и стволы, если они есть поблизости, а также перемешанный с камнями ил. Однообразия в сооружении плотин не наблюдается, выдерживается только ровный изгиб, и все части плотины делаются одинаковой толщины.

Там, где бобры живут давно и где их никто не беспокоит, плотины превращаются в прочный вал, способный противостоять сильному напору воды и льда. Ивовые, тополиные и березовые стволы обычно пускают корни, и постепенно вдоль плотины вырастает живая изгородь, порой довольно высокая, я даже видел, как там гнездились птицы.

Хатки сооружаются из того же материала, что и плотины; их величина соответствует количеству обитателей, редко превосходящему четырех взрослых и шесть — восемь молодых бобров. Эти хатки хотя и заслуживают восхищения, но производят меньшее впечатление, чем можно было бы ожидать по описаниям, так, как построены с гораздо меньшим тщанием, нежели плотины.

Те, кто описывал внутреннее устройство хаток, якобы состоящих из нескольких отделений, приспособленных для различных занятий — еды, сна, хранения продуктов и отправления естественных надобностей, был, вероятнее всего, знаком с предметом описания лишь понаслышке. Я утверждаю со всей определенностыо, что это совершенно не соответствует истине. Несмотря на всю сообразительность бобров, ничто не говорит о том, что у них имеются какие-либо иные цели, кроме как иметь одно сухое место, подходящее для сна, и еще одно — для поедания пищи, которую они порой втаскивают в хатку прямо из воды.

Часто в бобровых домиках можно обнаружить одну или несколько перегородок, однако предусмотрительные бобры возводят их только для укрепления крыши. Камеры или комнаты, как порой их предпочитает называть кое-кто из исследователей, не соединены между собой проходами, из одной в другую можно попасть только под водой, поэтому постройки бобров можно назвать жилищем с двумя или многими входами. Я сам видел один такой дом, выстроенный на небольшом островке. Он имел почти с дюжину камер под одной крышей, и всего только два или три из них сообщались между собой. Так как бобров там жило достаточно много, чтобы заселить все камеры, вполне вероятно, что каждая семья занимала особую, хорошо ей известную камеру, проникнуть в которую можно было через отдельный вход. В том домике сопровождавшие меня индейцы добыли двенадцать старых бобров и двадцать пять молодых, причем нескольким зверькам удалось ускользнуть, обманув бдительность охотников.

Путешественники, утверждающие, что у бобровых домиков два входа, один из которых на берегу, а второй под водой близ самой поверхности, пожалуй, еще меньше представляют себе образ жизни этих животных. В таком случае домики не могли бы защитить своих обитателей ни от нападения хищников, ни от сильных морозов зимой. Страшные враги бобров — росомахи не оставили бы в живых ни одного обитателя домика, если бы он имел вход с наземной части.

Не могу удержаться от улыбки, когда авторы повествуют об удивительной бережливости и запасливости этих животных. Эти авторы как будто соперничают друг с другом в фантазии. Однако всех превзошел, на мой взгляд, составитель «Чудес природы и искусства». Он не только привел в своем труде выдумки всех остальных авторов, но вдобавок так их приукрасил, что к его описанию бобров мало что остается добавить — разве только приложить словарь их языка, свод законов да краткое описание их религии. Отрицать большую долю сообразительности у бобров было бы столь же бессмысленно, как и следовать заверениям тех авторов, кто взахлеб расписывает их способности, не зная, что бы еще такое приписать этим удивительным животным. Но, согласитесь, несколько трудно представить себе, чтобы бобр (который в высоту, даже если встанет на задние лапы, не превышает трех футов) мог «забивать колья толщиной в человеческую ногу на глубину трех-четырех футов в землю». Умение «переплетать эти колья ветками» столь же далеко от истины, как и их способность «обмазывать внутренние стенки домиков смесью ила и соломы» или «плыть, перевозя ил и камни на хвосте».