Следующая остановка - расстрел - [166]

— О`кей! В таком случае позвольте узнать ваше мнение, удержится ли Горбачев у власти?

Это было как раз то, что могло бы помочь мне установить контакт с аудиторией. Я ответил, и тогда президент тоном университетского профессора, беседующего со студентами, высказал пожелание:

— Хорошо, а теперь послушаем вопросы, интересующие присутствующих.

Поднялся шум голосов: заговорили разом.

Когда, наконец, возбуждение улеглось, я услышал:

— Каким станет советский политический курс, если Горбачев будет смещен и его место займет кто-то другой?

Я ответил без тени сомнения:

— Этого никто не сможет предсказать. Ясно лишь одно: кто бы ни занял его место, проводимая этим человеком политическая линия не будет иметь ничего общего с его прежними заявлениями, выступлениями и статьями. Это — закономерность, типичная для советского общества. Можно привести немало примеров на этот счет. Политика, проводившаяся Лениным после свершения социалистической революции, не имела ничего общего с положениями, содержавшимися в его книге «Уроки революции», написанной им летом 1917 года. Сталин в двадцатых годах делал одно многообещающее заявление за другим, однако вся его последующая деятельность даже отдаленно не напоминала того, что возвещал он в своих более ранних работах. Хрущева считали сталинистом, но это не помешало ему начать десталинизацию, или освобождение общества от некоторых наиболее мерзких сторон наследия сталинской эпохи. Горбачев был, как говорится, в доску своим в том узком кругу, который составляла партийная верхушка, а посмотрите, какую политику он проводит.

Заметив, как Роберт Гейтс, тогдашний заместитель председателя Совета национальной безопасности, энергично кивнул в знак согласия, и я понял, что сумел донести до слушателей свою мысль. Живейший интерес к моему выступлению проявил и вице-президент Дэн Куэйл. Когда отведенные для беседы со мной тридцать минут истекли и, таким образом, столь удачно прошедшая встреча закончилась, президент Буш хотел представить его мне, что привело нас с Куэйлом в легкое замешательство, поскольку мы уже успели познакомиться друг с другом по пути в Овальный кабинет. После того как Буш удалился, Куэйл попросил меня пройти в его кабинет, чтобы мы могли побеседовать с глазу на глаз.

В его просторном кабинете мы застали двух миловидных, со вкусом одетых женщин, лет под сорок, сидевших на столе болтая ногами.

— Леди, леди! — воскликнул Куэйл. — Сожалею, но ближайшие полчаса погуляйте, пожалуйста, где-нибудь.

Они проворно соскочили со стола — с явной неохотой, как мне показалось, — и вышли. Было бы нетрудно прийти к ложному заключению при виде подобной курьезной сцены, но, как оказалось, одна из двух представительниц прекрасного пола была его женой, а другая — ее подругой.

Задавая мне вопросы, Куэйл продемонстрировал конфронтационный характер занимаемых им позиций. Он олицетворял собой консервативное крыло тех, кто формировал американскую внешнюю политику. Беседуя с ним, я выявил ограниченность его знаний. И в то же время почувствовал, что он полон решимости восполнить этот пробел. От меня не укрылось и то, что он тяжело переживал критику в свой адрес по поводу того, что плохо разбирался во внешних делах, и отчаянно желал снискать сторонника своих взглядов. И поэтому, как только мы закончили, он сказал:

— Отлично, прекрасно! Это полностью подтверждает мою точку зрения.

Но я, искренне желая ему добра, счел необходимым предупредить его, чтобы он не думал, будто знает буквально все.

Когда год спустя я снова посетил Соединенные Штаты, он опять попросил меня зайти к нему. С тех пор кое-что изменилось: я вошел уже в другой кабинет, где нас с Куэйлом снимал совсем другой фотограф, да и сам Куэйл был уже другим человеком — усталым, издерганным и поникшим под бременем своего поста. Я не сомневался, что он заранее поручил кому-то подготовить для него список вопросов, с которыми он обратится ко мне, и, поскольку ему не хотелось, чтобы я допытался об этом, выучил вопросы наизусть. По выражению его лица нетрудно было понять, что он все время пытался мыслен но заглянуть в хранившуюся в его голове «шпаргалку» и поэтому упустил многое из того, что я говорил. Но это не очень-то заботило его, поскольку он явно полагался на присутствовавшего при нашей беседе человека, который добросовестно фиксировал все мои ответы, чтобы Куэйл смог потом в спокойной обстановке прочитать уже подработанную запись нашей беседы.

Ни одна из моих поездок в Америку не прошла впустую, а ездил я туда довольно часто. Однажды я умудрился трижды побывать там за один только год. В последующие два года я приезжал туда по два раза. А затем я повторил свой прежний рекорд, совершив три поездки в течение года. Всего же я нанес в Соединенные Штаты Америки десять визитов. Всякий раз я наведывался в эту страну по приглашению ЦРУ, которое заранее оповещало о моем предстоящем приезде такие связанные с ним организации, как ФБР, военно-морская разведслужба, государственный департамент и прочие ведомства, с тем чтобы они могли при желании встретиться со мной. В течение долгого времени мои поездки хранились в строжайшей тайне: в частности, номера в гостиницах бронировались на чужое имя, и делалось все для того, чтобы никто не мог меня идентифицировать. Но постепенно, после того как мои приезды в Америку стали обычным явлением и я к тому же еще уже опубликовал свою книгу «КГБ: взгляд изнутри», все эти меры предосторожности как-то сами собой отпали. Вместо того чтобы встречаться со мной в пятизвездочных отелях, меня просто водили из одного кабинета в другой в главном здании ЦРУ, держа меня целыми днями на бутербродах и отвратительном кофе из кофеварочных аппаратов.