Следствие в Заболочи - [3]

Вадим Евгеньевич отрицательно качнул головой, и я продолжил: – Для них зима – отпуск. В деревне его проводить дешевле, чем в городе. Крючок – алкаш и известный бездельник. В Клину ему – не жизнь. Милиция покоя не даст, сам понимаешь, после того, что он за жизнь начудил. Он, можно сказать, сбежал сюда от неё. Мы стараемся от него дистанцироваться. И сегодня, естественно, я его не приглашал – сам пришёл, а тётка постеснялась, думаю. Пригласить её и не пригласить его я бы не решился. Если бы не племянничек, сидела бы за столом с остальными. Хорошая женщина. Как сегодня увидел Крючка, аж всё тело, как молнией пронзило: сейчас напьётся, может и драку затеять. Но, не выгонять же?

Я стряхнул валенком налипший на другом снег: – Удивительно, что он так рано ушёл. Я его давно за столом не видел. А вот Андреич, пусть даже много старше нас, – человек положительный. Я ему, как-то, предложил, когда изредка уезжаю в город, собирать и класть в холодильник куриные яйца. Хотел даже ключ от дома дать. А он замахал руками, и говорит, ухмыляясь себе под нос: «Григорич, собрать, соберу, а в дом не пойду – не искушай». Сначала даже не понял, что он имеет в виду? Потом дошло. По крайней мере, честно. Но ему нельзя пить – впадает в запой. Тоже – лишний раз не пригласишь. А я? Как бы, москвич. Служил в армии. На земле никогда ничегошеньки не делал – и вот… Если бы мне в той, прошлой жизни, сказали, что я стану жить в деревне, возиться с парниками и грядками, заведу кур – ни в жизнь бы не поверил.

С громким хохотом из дома вывалилась весёленькая кампания: Виталий, Оля, Полина и Светлана. Оля, хоть и невысокого роста и небольшого веса, толкнула крупную Полину, и та, как бы случайно, повалилась на Вадима Евгеньевича, взвизгнув, изображая смущение – домик колодца при этом скрипнул – и, обращаясь ко мне, пропела: – Полковник, твой колодец-то выдержит?

– Я понимал, что «полковником» она меня назвала в шутку. Все в деревне знали, что я уволился из армии подполковником, что и позволило уйти на пенсию в сорок пять, а не в пятьдесят, но не возражал: полковник, так полковник. Служивым всегда приятно, когда им прибавляют в звании.

– Не знаю. Сруб сверху, вроде, ещё крепкий – в раздумье произнес я. – А чего ты боишься, если и не выдержит? В колодце-то – лёд. Приходится его каждое утро в морозные дни расколачивать, чтобы воды набрать. А, как у нас говорят, нонче год морозный выдался. Вот в летошный, – блеснул местным диалектом я, говоря о прошлом, – зима в декабре стояла тёплой.

– Да? – удивился Вадим Евгеньевич, который, живя у Виталия, водой, видимо, не занимался. – Дай-ка взглянуть. И попытался отодвинуть Полину, чтобы открыть дверцу, но та, прижавшись к нему всем своим могучим телом, не давала это сделать. Они барахтались с минуту, препираясь: «Ты чего толкаешься?» – «Я не толкаю». – «А хто?»

Так бы и скатились в снег, если бы, прикуривая папиросу, не вывалился из дома Роман-Балетоман. Полина, завидев мужа, поджала пухлые губки и отодвинулась. Вадим Евгеньевич засуетился и стал спешно искать ручку дверцы «домика» колодца, не находя сразу.

Наконец, его попытки увенчались успехом, и он, громко бормоча под нос: «Интересно, какая там толщина льда?» – вынул из кармана фонарик и посветил вовнутрь, опустил голову пониже, ещё ниже, рассматривая, и застыл. Потом медленно распрямился и поглядел в мою сторону. Голова его находилась в тени, и я не видел выражения лица.

– Слушай! А там… Крючок, – выдохнул он.

– Да нет там никаких крюков… – не понял я сразу.

– Ты посмотри, – захрипел Вадим Евгеньевич.

Я сделал шаг и заглянул в чёрное чрево колодца. Вадик закопался и не сразу включил фонарь. В паре метров от себя я увидел профиль неподвижного, одетого в чёрный ватник человека, с раскинутыми руками и задранными по стенке колодца ногами. Это был Крючок.

Я не стал долго рассматривать: – Да, это он. Надо что-то делать.

– Да бросьте шутить, ребята, – засмеялась Полина.

– Полковник у нас известный юморист, – кокетливо пропела Оля.

– Кто хочет, посмотри, – обернулся я к близстоящей Светлане. Она с мужем, Денисом, тоже осталась в этом году на зиму впервые. Мы с ним вместе когда-то, в эпоху развитого социализма, служили в одной части и пребывали в замечательных, почти дружеских, отношениях, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. Он до конца своего срока не дослужил – ушёл на гражданку в надежде заработать свой миллион в мутной воде девяностых. Тоже, видимо, не удалось. Однажды они посетили нас в За́болочь, и сразу приглядели, и себе, домик на самом краю деревни.

Света, яркая худенькая брюнетка, пьяно качнулась, но, вместо того, чтобы подойти, не удержавшись на ногах, рухнула в сугроб. Виталий среагировал первый, поднял её на ноги, приговаривая: – Светок, ты чего? Полковник шутят. Не боись! – Виталий тоже любил шикануть знанием местного говора.

Пошёл легкий снег, и лица людей зарябили, отодвинулись. Мне хотелось, чтобы увидели все, поверили и начали действовать.

Я подошел к Полине, которая, как мне всегда казалось, психологически покрепче других, взял её за руку и, преодолевая легкое сопротивление, подвёл к колодцу. Она заглянула внутрь, а Вадим Евгеньевич посветил фонариком.