Следователь прокуратуры: повести - [26]

— Давят, — твёрдо ответил Рябинин, — не очень сильно, не очень прямо, а так, сбоку.

— Сергей Георгиевич, — затрубил Самойлов, — скажи прямо: нужна помощь?

— А что вы можете сделать? — усомнился Рябинин.

— Мы-то? — удивился Кузьмич наивности следователя. — Сперва пойдём к первому секретарю райкома Кленовскому…

— Думаете, он заинтересован, чтобы судили главного инженера? — теперь удивился их наивности Рябинин.

— Пойдём в обком партии, — добавил Самойлов.

— Я не уверен, что там обрадуются такой перспективе, — возразил Рябинин. — Комбинат большой, гордость области…

— Видишь, Самойлов, что я тебе говорил! — вдруг ринулся Кузьмич на своего товарища.

— А что ты мне говорил?

— Прокуратура не должна зависеть от местных партийных органов, — отштамповал Кузьмич.

— Побойся бога! — сразу набросился на него Самойлов. — Местные партийные органы руководят всею жизнью на местах. А прокуратура — на тебе, отдельно!

— Вот бестолочь-то! — сочувственно сказал Кузьмич, и его лицо потеряло желтоватую прозрачность, слегка порозовев. — Прокуратура должна быть независима от местных влияний.

— Что ж, по-твоему, прокуратура сама по себе?

— Это не по-моему, а по Ленину, башка!

— Сам башка! — беззлобно басанул Самойлов, но налился густой вишней. — А как же принцип партийного руководства?

— Я разве против? Партийная организация прокуратуры пусть имеет вышестоящую не на месте, а повыше. Район — в области, область — в столице республики… И всё тогда будет на месте.

Они спорили, забыв про следователя. Спорили, видимо, всю жизнь, потому что им было до всего дело. Рябинин внимательно слушал и представлял, как они схватываются по вечерам, стоит им сойтись на страх жёнам, да если бутылочку возьмут, тогда до утра и не растащить их, как два мотка сцепившейся проволоки. И вдруг Рябинин почувствовал зависть к этим серебристым старикам. Сможет ли он в семьдесят предлагать свою помощь людям, интересоваться всем на свете, спорить и быть ясным и твёрдым, ничего не расплескав и не растеряв на следственных ухабах?

— Отвлекаем же, — сказал Самойлов, разом обрывая спор.

— Вот что, мил человек, — повернулся Кузьмич к следователю, — если надо, мы в Москву съездим. Съездим, Самойлов?

— Съездим, — сразу согласился тот, будто ему предлагали пройтись в кино.

— Как в Москву? — удивился Рябинин.

— Очень просто. Сядем и поедем. Принимают нас там без всякого, быстро и с почётом… Мы же старые заслуженные члены партии, сынок. Рассказывать — дня не хватит. Если надо, съездим и доложим.

— Пока не надо, — подумав, сказал Рябинин.

У него не было формальных оснований для жалоб. Дело не отбирали, официальных указаний прекратить не давали. Но главное: сам-то он должен что-то значить. Можно ли прибегать к помощи других, не сделав ничего самому? В конце, концов, закон даёт ему право подать рапорт вышестоящему прокурору.

— Гляди, сынок, тебе видней. Ну что, Самойлов, пошли?

— А пошли, Кузьмич. Значит, следователя мы посмотрели — парень надёжный.

Тут до Рябинина дошло, что они его посмотрели, просмотрели насквозь своими неяркими прищуренными глазами, как просветили солнцем тонкий шёлк.

— Нужна будет помощь, Сергей Георгиевич, — поднялся Кузьмич с блестящим от тепла лицом, — приходи в райком, спроси Самойлова и Кузьмича, нас там все знают.

Они протянули руки — в них осталась ещё сила, та сила, которая остаётся у рабочего человека на всю жизнь. Неужели для силы и долголетия не нужны всякие зарядки, витамины, моржевания, бег трусцой, Сочи и стояние на голове? Неужели и нужно-то всего — иметь молодую душу и ясную цель?

Старики ушли, и Рябинин по-дурацки улыбнулся от тихой радости, побежавшей по жилам, будто он выпил громадный бокал шампанского.

20

Через три дня, в пятницу, когда Рябинин читал полученное из милиции дело о смерти гражданина Старушенцева в ванной при невыясненных обстоятельствах, в кабинет вбежала Маша Гвоздикина, которая всегда бегала, — ей было девятнадцать.

— К Семёну Семенычу, срочно, — оттелеграфировала она, улыбнувшись, и прищурила фиолетовые длинные глаза.

— Какой он?

— Кто его знает! — Она беззаботно побежала впереди Рябинина. Гаранину было за сорок, и он её не интересовал.

Гаранину было за сорок, но выглядел он за пятьдесят. Возможно, старили глубокие глазные впадины и лысый желтоватый лоб в полголовы, скользкий, как деревянные перила.

Он сидел за столом, ничего не говорил и вроде бы никуда не смотрел — бегал глазами. Рябинина его взгляд только коснулся.

— Вы меня вызывали? — неуверенно спросил следователь.

Может быть, Маша Гвоздикина напутала?

— Да, конечно. Вызывал.

Он видел Рябинина, но видел и что-то другое. Он был здесь, но его здесь уже не было. Он метался, метался сидя, и это удивило Рябинина — хоть бы бегал по кабинету!

— Слушаю вас, Семён Семёнович.

— Дожили, — вздохнул Гаранин и вдруг вскочил, как катапультировался. — Идёмте, нас вызывает Кленовский.

Райком партии находился в этом же здании, на третьем этаже.

Первого секретаря Алексея Фёдоровича Кленовского Рябинин видел один раз — давал справку по какому-то делу. Невысокий, в очках, с бородкой-шкиперкой, первый секретарь походил на учёного-физика. Говорили, что ему не раз рекомендовали сбрить бородку, но он её носил и считался лучшим секретарём в городе, да и район у него был самый большой и промышленный. Со следователем он тогда говорил мало, а больше слушал или задавал вопросы. У Рябинина осталось от него впечатление… было у него впечатление, но сейчас всё могло повернуться иначе.