Следователь прокуратуры: повести - [20]

Новикова, пожалуй, впервые посмотрела на Рябинина внимательно — поймёт ли он о любви, не из тех ли он следователей, которым лишь бы записать в протокол.

— Ватунская знала о вашем существовании?

— Узнала года два назад. Вообще жизни не стало. Особенно для него. Скандалы. После них он чернел.

— Что вы знаете о её смерти со слов Ватунского?

— До этого дня она только знала обо мне. Ни фамилии, ни имени. А в тот день где-то добыла мой адрес. Хотела идти ко мне… В райком. Он и не выдержал — ударил. Дальше вы знаете.

Дальше он знал. Вот и «сообщу» легло в дело, как последний патрон в ствол винтовки.

— У вас какая семья?

— Я и ребёнок.

— Ребёнок… чей?

— Его. — И она опять покрылась рубиновой краской.

Пожалуй, стоит позавидовать мужчине, которого любит женщина с милой способностью краснеть.

— Что говорить? Любим мы друг друга — вот и весь сказ.

Она считала, что любовь объясняет всё. Рябинин тоже так считал, ему оставалось только увязать любовь с уголовным кодексом.

— Скажите, — задумчиво спросил следователь, — почему же Ватунский, умный, сильный, влиятельный человек, не развёлся с женой?

И Рябинин сразу увидел, что куда-то попал, что-то задел. Новикова даже отвернулась от него.

— Мы и так часто виделись.

— Это не ответ.

— Не хотели создавать семью.

— А это неправда. Вы же не умеете врать.

— Нет, умею! — вспыхнула она и повернулась к нему лицом.

Рябинин рассмеялся — так это получилось у неё непосредственно. Новикова вдруг тоже улыбнулась.

— Вы же знаете, что это зависит от мужчины.

— Вот теперь ясно.

Рябинин отстучал протокол. Новикова подписала и спросила:

— Вы-то верите, что он не хотел убивать?

— Конечно верю, что не хотел. Убивают ножом, топором, из пистолета, а умышленно так не убивают.

Она уже встала и хотела уходить, но всё ещё переминалась у двери. Рябинин знал, что многие свидетели так же неохотно уходят, как и неохотно являются по вызову. Уж если пришёл, то хочется поговорить с этим загадочным следователем, который в детективах так ловко разделывался с человеческой психикой. Новикову сейчас наверняка интересовал не следователь, а судьба Ватунского.

— А вы мне всё рассказали? — вдруг спросил Рябинин.

— Всё! — она гордо вскинула голову, но в её синих глазах застыла напряжённость.

И тут же вышла, буркнув «до свидания». Гордая женщина, но любовь и должна быть гордой. У Рябинина осталось такое же чувство, как от допроса Ватунского, — верил ей, хотел ей верить, но она чего-то недоговаривала.

16

На второй день прокурор вызвал Рябинина сразу: он ещё и гирю не успел выжать, только пришёл.

Семён Семёнович Гаранин сидел за столом, подперев рукой лобастую голову, как старушка в окне. В углу с какой-то бумажкой приткнулся Юрков.

— Ну, Сергей Георгиевич, дело Ватунского заканчиваете? Что там у вас вырисовывается?

Прокурор был в хорошем настроении, это выражалось в крайнем добродушии. Только непонятно, зачем без дела сидел Юрков, теребя лист бумаги.

— В принципе всё сделано, — ответил Рябинин. — У Ватунского была другая женщина. Из-за неё он поссорился с женой, ударил и убил — неосторожное убийство.

— Почему убийство? — спросил прокурор. — Он же не предвидел и не мог предвидеть смертельного результата, а?

— Я считаю, что если сильный мужчина, спортсмен, бьёт женщину с большой силой в лицо, то он должен предвидеть результат.

— А что вы думаете, Анатолий Алексеевич? — обратился Гаранин к Юркову.

Вот зачем тот сидел, теребя лист бумаги. Прокурору нужна моральная поддержка, — значит, разговор будет длинным и серьёзным.

— Семён Семёнович, по-моему, Сергей прав, тут неосторожное убийство. Здоровым кулаком, что есть силы. У женщин мордочки хрупкие. Да и вес разный.

Юрков знал, для чего он позван, и Рябинин физически чувствовал, как тяжело ему не соглашаться с прокурором. Уж лучше бы он поддакивал, оправдывая своё присутствие, а не лез против своего характера. Рябинин не ценил этих потуг, как не ценят фальшивых бриллиантов.

Гаранин помолчал, рассматривая Рябинина маленькими чёрными глазами, запавшими в пухлые складки кожи.

— Если всё сделано, почему вы не кончаете следствие?

— Не хватает точки над «и».

— Чего не хватает?

— Последнего аккорда.

— Так…

— Не хватает последнего штриха.

Юрков перестал мять бумажку и поднял голову. Рябинин знал, что сейчас немного озорничает.

— Не хватает последнего мазка.

— Пошучиваете, Сергей Георгиевич? — усмехнулся прокурор, и эта усмешка слизнула добродушие. — Я знаю, вы шутник. В книге уходов расписались, что уехали в Организацию Объединённых Наций. Ездили?

— Далеко, — улыбнулся Рябинин.

— А вчера расписались, что поехали в Главсин… Главсинхрофазотронсбыт. Я проверил, такой организации нет.

— Их пока не сбывают, — подтвердил Рябинин и вздохнул.

— Кого не сбывают?

— Синхрофазотроны.

— Так. Ну и что ещё скажете?

— Семён Семёнович, не хватает подробного, человеческого рассказа Ватунского… И вообще — не хватает чего-то.

Чего не хватает — объяснить трудно, потому что следователь не только знает уголовное дело, но и чувствует его, как мать ребёнка. У Рябинина была схема преступления, каркас, ничем не обросший. Дело походило на сухое дерево.

— Это всё литературщина, — уловил прокурор рябининскую мысль. — Как вы собираетесь его кончить?