Следователь по особо важным делам - [28]

— Пока бог миловал.., — пошутил я,

— Хотя бы вчера предупредили. Я бы кое-что набросал…

А в кабинет уже бесцеремонно вторглись молоденькие ребята с какими-то большими чемоданами, со штативами, осветительной аппаратурой и другими приспособлениями.

— Останься, может, какие цифры подскажешь, — бросил мне Эдуард Алексеевич, и я увидел, что он вконец растерялся.

Парни деловито засновали по комнате, разворачивали толстые кабели, расставляли свои приборы.

К нам подошёл режиссёр. В берете, свитере, тёмных очках и ботинках на толстой рифлёной подошве.

Он был маг, Он был воплощённое спокойствие. Все недоумения исчезали, растворялись сами собой. Электрик прокуратуры нашёл, куда можно было включиться, хотя поначалу утверждал, что никакие пробки не выдержат нагрузки от электроприборов. Эдуард Алексеевич с первой репетиции нашёл тон и нужные слова, цифры и факты. Даже форма замначальника управления прибыла в ту минуту, когда должна была начаться съёмка.

Все заняли надлежащие места. Режиссёр, невозмутимо оглядев свою пышную свиту, вдруг сказал:

— Подождём три минуты. Пусть пробьют. Их бой помешает. — Он кивнул на сейф, где стояли часы.

— Они никогда не бьют, — успокоил его Эдуард Алексеевич.

— Отлично. — Режиссёр поправил очки. — Внимание, приготовились. Мотор!

Застрекотала камера, замначальника управления сказал первую фразу и… мелодично и нежно зазвучали удары невидимых молоточков.

— Стоп! — поднял руку режиссёр. — Пусть-таки пробьют…

С улыбкой, в которой сквозило явное превосходство, он глядел на моё начальство.

Уже потом, когда съёмка закончилась, а телеработники уехали и мы остались одни, замначальника управления сказал:

— Какая-то мистика. Никогда не знал, что эта побрякушка функционирует.,

— Ты просто этого не замечал. Наглядный урок психологии, — рассмеялся я. — Привычка не реагировать на постоянный раздражитель. Павлов.

— Поразительно. — Он все не мог прийти в себя от конфуза, — Ну и ну…

Я доложил ему вкратце суть дела. И соображения, почему еду в Вышегодск.

— Видишь ли, одобрять или не одобрять какие-то твои действия я пока не стану. И как твой начальник, и, если хочешь, как коллега. Результат, результат-вот что нужно.

Только до сих пор ты ничего нового не открыл. Воз, как говорится, и ныне там, товарищ важняк.

Я это знал лучше него. Что меня, собственно, и мучило.

Он безжалостно продолжал:

— Допустим, ты откроешь, что Ильин имел с Залесскои более близкие отношения… что дальше?

— Дальше встаёт вопрос, по какой причине он это скрывает.

— Само желание сохранить в тайне близкие отношения с женщиной скорее достойно похвалы, Ты уж меня прости, это по-мужски.

— Когда дело не касается криминальной истории…

— А ты можешь доказать, что самоубийство Залесскои — криминальная история? Что, если просто психопатология?

— Все, как один, твердят: она была нормальным, жизнерадостным человеком. Счастливая в браке…

— Во-первых, все счастливые семьи одинаковы, как сказал Толстой. Во-вторых, есть человек, врач между прочим, который оставляет следствию возможность причислить этот случай к разряду психических отклонений.

— Мамбетова, из женской консультации? — мрачно сказал я.

— Она врач. К ней надо прислушиваться. А если уж есть такой факт, с ним надо считаться.

— Я и не собираюсь игнорировать факты, — буркнул я. — Просто хочу видеть этих людей как на ладони. Может, тогда буду спокоен.

— А сейчас не спокоен, выходит?

— Нет. Копошится какая-то штука.

— Раз копошится, её надо пощупать, — —эту самую штуку… — Он улыбнулся. — Против натуры не попрёшь. Об одном тебя прошу, не тяни. Пока ещё имеешь лимит времени.

Пока…

— Постараюсь. Конечно, постараюсь.

— Нет, я не шучу, — сказал он на этот раз всерьёз.

Ушёл я от него с какой-то неразвеянной тревогой: на правильном ли я пути?

Единственное утешение — Вышегодск что-то покажет, во всяком случае, разрешит многие неясности.

А вдруг ещё больше запутает?

Да, товарищ Чикуров, выбрал ты себе профессию! Хорошо твоей сестре: скрестили там тополь с каким-нибудь баобабом, и жди себе спокойно по десять, двадцать лет, что из этого получится.

Ни жалоб, ни раздражающих душу сомнений, что твоё дело отразится обидой или болью в каком-нибудь человеческом сердце. Если не преступлением. Потому что карать невинного так же преступно, как не наказать виновного.

Моя сестра молодец. Ей-богу, она просто цветёт с каждым годом. А я — седею. Надя говорит, что мне это идёт. Но отец мой и мать тяжело вздыхают. Оба они пережили много. Но седых волос — наперечёт…

Из своего кабинета я позвонил Наде.

— Игорь Андреевич, я тут без вас как без рук! — радостно воскликнула Агнесса Петровна. — Нет, какая техника!

— А что? — не понял я.

— Слышимость, говорю, хорошая. Будто вы рядышком, в Москве…

— А я действительно в Москве.

— Не можрг быть! — воскликнула она. — Надя же уехала!..

Наверное, на «Золотые пески». Я сам настоятельно советовал ей в последнем письме поехать в Болгарию.

— Ну что ж, пусть отдохнёт…

— Да нет, на Алтай! Вы разве не встретились?

— К сожалению, нет…

— Жаль, — сказала Агнесса Петровна. — Она была в командировке в Барнауле и потом взяла за свой счёт отпуск на неделю.

Честно говоря, меня словно оглушили, и я почему-то решил переменить тему разговора.