Следователь по особо важным делам - [17]

— Уверяю вас, когда человека забирают в вытрезвитель, не смотрят, простой он гражданин или известный артист, писатель, композитор…

Коломойцев решил меня поддеть:

— А если академик, тоже забирают?

— Положение для всех общее.

— Ну да, выступайте.

— Мне кажется, мы отвлеклись. Как вы этого ,ни хотите, вернёмся к вашей выпивке. Итак, Залесский в ту ночь оставался у вас ночевать?

— Да.

— А кто ухаживал за ним, когда ему стало плохо?

— Наверное, Евдокия Дмитриевна, моя хозяйка. Я спал.

— Вы, значит, не помните, что с ним было?

— Откуда! Узнал только наутро.

— Вы спали и ничего не слышали?

— Не слышал. Проснулся только утром.

— Хорошо. Станислав, какие взаимоотношения были в семье Залесских?

— По-моему, они отлично умели жить вместе, хотя и любили друг друга…

Я посмотрел на него почти с удивлением. Откуда у молодого парня такая формулировка?

— На основании чего вы это заключаете?

— Я доверяю прежде всего своим чувствам.

— Видите ли, для протокола чувства — вещь в какой-то степени нематериальная…

— А мне кажется, это, самое главное, — сказал он твёрдо.

— Хорошо. Давайте дальше. Вы, наверное, говорили с Залесским о жизни?

— Очень много.

— К примеру, как он относится к супружеской измене?

— Вы меня извините, но это мещанские разговоры.

— Понимаете, нам все-таки придётся остановиться на данном вопросе… важном для следствия. Как он относился к этому?

— По-моему, широко, по-современному…

— Конкретнее. Говорил ли он вам о том, что подозревает жену? Его реакция на это?

— Нет, он не подозревал её. Следовательно, какая может быть реакция? Помню, её уже увезли в район, он сидел на крыльце и выступал: «Зачем она это сделала?

Главное — жизнь. Все можно понять и простить. Зачем она это сделала…» Думаю, для него превыше всего было счастье Ани. Ну, а если изменила, что ж, жизнь есть жизнь.

Валерии, как мне кажется, понимал все это и мог простить. Он, повторяю, был большой души человек. Не копался в мелочах. Не захотел быть агрономом, бросил институт, захотел увидеть свет — пошёл простым моряком на корабль, решил написать роман о целине — поехал за— тысячи километров. И уж, конечно, какая-то там измена его не перевернула бы.

— А роман он написал?

— Сказал, что собирает материал пока… А потом… До этого ли было?

Итак, Залесский тоже без пяти минут агроном. Сведение интересное. Новое. Надо бы ознакомиться с его автобиографией в отделе кадров.

— С Аней они познакомились в институте?

— Да, она училась курсом младше.

— Интересная собой?

— Хорошее, славянское лицо, что-то в ней было… Между прочим, у Ципова есть плёнка. Можете посмотреть.

— Кто такой Ципов?

— Он сейчас вместо Валерия в клубе. И ещё киномеханик. Залесский добился покупки киносъёмочного аппарата. Любительского. Полезное дело задумал — кинохронику совхоза. При нем отсняли несколько мероприятий. На одной, кажется, есть Аня…

После допроса Коломойцева я пошёл в совхозный клуб.

Там было холодно и сыро. Пахло гуашью. Я прошёл через коридор в зрительный зал. Никого. На окнах — тёмные шторы. Только одно, с поднятой гардиной, пропускало свет.

Грубо зашитый посередине экран, на стенах транспаранты.

Откуда-то доносились приглушённые звуки гитары.

— Кто здесь есть?

Внезапно колыхнулся экран, казавшийся намертво вделанным в стену, и высунулась голова с залихватским огненно-рыжим чубом:

— Мы.

— Кто мы?

— Ципов. Проходите сюда, если есть дело.

За экраном — стена, за ней — маленькая комнатка, заклеенная афишами кинокартин. Особенно здесь благоволили к Чурсиной…

Как можно разместить на таком пространстве письменный стол, диван с лоснящимися валиками, шкаф и три стула — было непонятно.

Я смотрел на веснушчатого паренька — а Ципову было отпущено столько веснушек, что хватило бы с лихвой на дюжину парней, — я мне вспомнилась песенка из мультфильма «Рыжий, рыжий, конопатый…».

— Слушаю вас, — важно произнёс завклубом. Мне едва удалось сдержать улыбку. Как это было сказано!

Я представился. Изложил цель моего прихода. Паренёк спросил:

— Где будем просматривать? Вам, конечно, лучше, чтобы экран был побольше?

— Хотелось бы…

— Тогда в зале.

Мы перешли в зрительный зал. Ципов установил небольшой любительский проектор, достал кассеты.

— Какой камерой снимали?

— Шестнадцать миллиметров. «Киев». У меня готово.

Можно начинать?

— Да, пожалуйста.

Он опустил штору и начал колдовать над аппаратурой.

— Это не «Колос», конечно, но тоже кино.

— А что такое «Колос»?

Ципов показал рукой на заднюю стенку клуба, где чернели окошечки кинопроекторов:

— Моя основная техника.

— Понятное дело. У меня к вам просьба: говорите, кто на экране. Я ведь никого не знаю.

— Будет сделано… Поехали.

Застрекотал моторчик, на белом полотне высветился прямоугольник, и на экране возникла летняя крылатовская уяица. С качающимися от ветра тополями, с сонными домишками. Улица тоже качалась, дорога металась из стороны в сторону, будто оператора шатало, как пьяного.

Ципов смущённо кашлянул:

— Проба.

Наконец камера остановилась. Молоденькая девчонка, с косичками, в коротеньком платье, строила рожи в объектив. Я вопросительно посмотрел на паренька, чуть видневшегося в полуосвещённом зале.

— Одна тут, с почты… — Он ещё больше смутился.