След зомби - [14]

— Ты ведь уже все понял, мой мальчик, правда? — спросил Генерал, опять глядя на Мастера глазами доброго папочки. — Ты понял, и я завидую твоей интуиции. Ты, главное, не расстраивайся. Конечно, это плохо отразится на твоей карьере, тут я ничего не смогу поделать. — Генерал развел руками с выражением крайнего сожаления на лице. — Ты не знаешь наших чинуш. Они до сих пор оперируют теми же понятиями, что и при большевиках. Напишет такая гнида «утеря бдительности» — и все, никуда не денешься… Но мы тебя отвоюем — тут я тебе даю слово офицера… — Генерал только собрался было расписать Мастеру в красках, до чего тому станет хорошо, когда у него отнимут Школу, да так и замер. Потом он сообразил, что вообще-то стоило бы закрыть рот. Потом он до боли сжал челюсти. Теперь он готов был укусить Мастера, даже не будучи собакой.

Генерал достаточно хорошо разбирался в людях для того, чтобы не продолжать свою прочувствованную тираду. Но он не был и настолько прожженным интриганом, чтобы не озвереть.

— Все равно я их накажу, — улыбнулся Мастер.

Очкарик шумно сглотнул и поправил очки. Генерал судорожно рванул узел галстука.

— Давайте так, — предложил Мастер. — Я прекращаю всякие попытки добраться до Техцентра. Бог с ним, обойдемся как-нибудь. А вы мне за это сдадите вашего стукача.

Генерал и Очкарик явно очень хотели конвульсивно переглянуться — но выучка не позволила. В комнате повисла напряженная тишина.

— Ну что вам, жалко, что ли? — спросил Мастер. — Заведете себе нового, хорошего. Который не засветится. А этому, плохому, я кишки выпущу. Давно хочу человека убить.

Генерал и Очкарик все-таки посмотрели друг на друга.

— Цезарь вне подозрений, — хмыкнул Генерал.

— Очень жаль, — сказал Очкарик, опуская линзы. — Вы не поверите, каким кошмаром стал для меня этот молодой человек. У меня уже от него все чешется.

— А вот я его все равно люблю, — сказал Генерал. — Была бы у меня дочка — не глядя за него бы отдал. И ты на него не злись. Он просто не знает нашей специфики. Чего ему нас жалеть? Он, сука, благородный. Пачкаться не хочет. С собаками дружит, чтоб об людей не замараться.

— Ладно, — сказал Очкарик. — Переживем и это.

— Так мы договорились? — с надеждой спросил Мастер.

— Нет, — печально ответил Очкарик, по-прежнему глядя в стол. — У нас нет информаторов в Школе.

— А даже если бы и были, — поддержал его Генерал, — так мы своих людей не сдаем. Здесь тебе не ЦРУ.

— Невинную душу угробите, — предупредил Мастер. — Я ведь и ошибиться могу. А крови хочется.

— Не дури, — сказал Генерал. — Нету, сказано тебе. Нет и не было.

— Странно, — пробормотал Мастер, морща лоб и невоспитанно кусая ноготь большого пальца. — Слушайте, а может, все-таки не было «хвоста» за этой техничкой?

— Был, был, — вяло сказал Генерал, глядя на Очкарика. Тот, казалось, спал — очки книзу, лысина вперед. Мастер подумал, что в другой обстановке Генерал положил бы Очкарику на плечо могучую утешительную руку.

— А может, не мой это «хвост»? — не унимался Мастер.

— Фигушки, очень даже твой… — протянул Генерал, думая о своем. Он явно просчитывал какие-то варианты, чтобы поражение быстренько обратить в победу. «Черт возьми, они были так уверены, что задавят меня, — и не придумали ничего про запас! Вот, я же просто слышу, как у Генерала мозги скрипят! — Мастер понял, что все решают секунды. Еще чуть-чуть, и Генерал сообразит, как ему действовать. — Так, сейчас я спрошу, что за машина повисла на «хвосте». Очкарик, миленький, ответь мне! Я тебя больше никогда не обижу. Я даже начну смотреть тебе в глаза. Скажи мне — «Приметная машина. Белая «шестерка», а дверь водителя черная. Номера, конечно, все грязью заляпаны». И тогда стукач у меня в кармане. Потому что он видел, как за техничкой ушла именно эта машина. А что через минуту она во двор свернула, этого никто не видел. Тут в курсе только мы с Лебедем. Я и так знаю, кто стучит. Но мне нужно последнее доказательство, потому что придется доказывать другим. Ведь сам я, какой бы плохой я ни был, до сих пор не могу первым ударить человека. Сначала он должен очень больно ударить меня.

— А какая она из себя была, машина на «хвосте»? — невинно поинтересовался Мастер. Голос, кажется, не дрогнул, но было поздно.

Очкарик механически открыл рот для ответа, но вдруг поперхнулся, словно от резкой боли в боку. На увеличенных очками глазах навернулись крупные слезы. Мастер грузно оперся о стол и отвернулся.

— Да не было ее, — сказал Генерал ласково, потирая под столом локоть. — То есть теперь мы знаем, что она была, и именно твоя. Мы на понт тебя взяли, а ты и попался, как щенок… — Особого торжества в голосе Генерала не чувствовалось. Видно было, что противоборством он здорово утомлен. В комнате стало просто душно от злобы. Мастер снова закурил. Он изо всех сил боролся с желанием рвануть на себя папку Очкарика, в которую вернулся листок донесения. Но тогда отношения с Генералом испортятся окончательно. А главное — листы были из плотной бумаги, и ни один из них Мастер не видел с лицевой стороны. Вполне возможно, что все они — пустые. Мастер отчетливо представил, как он выхватывает у Очкарика папку, а из нее на стол летят девственно чистые белые листы… и гаденький смех Генерала. Правильно ты сказал, Генерал. Благородный я. Пачкаться не хочу о тебя и твою контору. По самые уши в дерьме, но стою в нем гордо и непреклонно. И чинно так говорю: «Господа! Уши, уши хотя бы не замажьте!» — Мастер поморщился и коротко глянул на Очкарика. — Неужели Очкарику стыдно? Раньше он меня презирал, а теперь вроде бы стесняется».