След Сокола. Книга третья. Том второй. Новый курс – на Руян - [106]

Однако кораблей у данов оставалось все еще больше. И они не могли поверить, что все будет так же происходить и дальше. Встречное движение продолжалось с тем же результатом. К противодействию лодок, несущих такое больше количество стрельцов, даны не привыкли, и не умели с этим бороться. Они, конечно, встречались со славянскими стрельцами, но обычно, как и хотел сделать сотник Оскол, на каждой лодке было не больше десяти стрельцов. Десять стрельцов, естественно, тоже в состоянии нанести большой урон, но не катастрофический. А здесь урон наносился именно катастрофический. Но, скорее всего, командующий флотом данов находился на одном из первых драккаров, и погиб раньше других. И потому некому было дать команду к изменению тактики. Да и изменять ее даны не умели. И морское сражение превратилось в скучное морское побоище. И только дважды руяне воспользовались рупором, когда стрельцы с передовых лодей сообщали, что у них кончаются стрелы. Тут же добавили хода две другие лодьи со стрельцами, и сменили две ведущие. Однако стрел хватило на всех, поскольку стрельцы не любили стрелять наугад, просто в ту сторону, куда следовало стрелять. Но тут и Дражко пришло время воспользоваться тем же рупором, и он дал команду идущим в строю своим лодкам, тем, что захватывали и топили оставшиеся без команд лодки данов, собирать стрелы. Конечно, восполнить запас основательно таким образом было невозможно. Практика показывала, что только около четверти всех потраченных стрел удается потом восстановить. Чаще всего, не удается восстановить наконечники, и их следует специально заказывать кузнецам. Но даже сохранившиеся древки тоже имели ценность. Стрельцы всегда возят с собой и запас оперения для стрел, и запас наконечников. Их можно насадить и на старые древки[88]. Тем не менее, около десяти последних драккаров, уже понимающих свое поражение, сумело избежать губительного обстрела – на них, видимо, стрел не хватило. Но эти драккары разделились. Шесть из них сменили курс, и резко двинулись в сторону недалекого берега, надеясь успеть уйти от погони, бросить свои лодки на берегу, и спастись, спрятавшись где-то на твердой земле. Но четыре драккара отважно решили погибнуть, и вошли в строй славянских лодок, где были тут же зажаты с двух сторон, и захвачены с боем, в котором князь-воевода участия не принял, поскольку абордаж был произведен за кормой его лодьи.

– Да, много стрельцов – это сила… – сказал сотник Оскол, стоя рядом с князем-воеводой на носу, откуда все хорошо просматривалось. – Беру свои слова назад, княже. А недовольством своим я даже поперхнулся. Честное слово воина! Прими мое восхищение. Для моря твоя тактика боя нова, но ты доказал, что полководец на земле на море становится флотоводцем[89]. Такой большой и безоговорочной победы, да еще, практически, без людских потерь, и без потери лодок мы не видели давно.

– Следуем прежним курсом, – со сдержанным морским хладнокровием ответил князь-воевода…

* * *

Весь последующий путь прошел без происшествий. Плыли до конца дня, плыли ночь, плыли весь следующий день. И только однажды где-то вдали показались паруса чужих лодок, но расстояние не позволило определить, что это были за лодки. Сами же чужие лодки тоже заметили большой руянский флот, и поторопились сменить курс.

– Это купцы, – каким-то невообразимым способом определив принадлежность лодок, сообщил сотник Оскол.

– Откуда знаешь?

Определить осадку, которую дает загруженность, с такого расстояния было невозможно. Сам князь-воевода даже национальность судна не смог бы понять.

– Как-то идут так… Стараются волну резать. Военные лодки на волну не смотрят, и качки не боятся. Это у купцов товар может с места сдвинуться. И парус не зарифленный. Под полным ветром идут. Значит, домой торопятся. Скорее всего, свеи из земли Сконе…

– Я тоже так думаю, – согласился кормчий Аскель, оказавшийся рядом. На корме с веслом в руках стоял его помощник. – В добрые времена они к нам часто приплывали. Торговать. Сейчас редко, кто осмелится. Хотя свеи чаще других нас навещают. За зерном в Ральсвик плавают.

Дражко ничего не сказал, но про себя подумал, что теперь, после победы над флотом данов, купеческие суда будут посещать Руян чаще.

К нужным берегам приблизились глубокой ночью. Но определить, куда конкретно приплыли, было сложно. Небо было покрыто низкими тучами, грозилось непогодой, и видимость была весьма даже скверной.

– Как в такую ночь определить, где мы находимся? – спросил Дражко своего кормчего.

– Там, куда плыли, княже… – коротко сказал Аскель.

– А как определяешь? Звезд-то не разглядеть…

Много раз плавал в этих местах. Сам, княже, объяснить не могу, но как-то чувствую. Это, словно у себя дома, где ночью в дверь постучат, и идешь к двери с закрытыми глазами. Как рассветет, увидим бухту с лодками и у причала, и на берегу тоже, и за ними город. Обычно все морские города пахнут тухлой рыбой. Рыбаки ту рыбу, что не нравится, на берегу бросают. А в Обенро всегда цветами пахнет. Здесь цветов много выращивают. Специальные зимние огороды[90] стоят.

Дражко потянул носом, но запаха не уловил. Наверное, у Аскеля нос был не только более крупным, но и более чувствительным, хотя и сломанным почти точно так, как у самого Дражко. Тогда, когда князю-воеводе сломали нос, его голову спасло только накрестье шлема, закрывающее переносицу. В общей сече Дражко тогда нанес удар мечом, обернулся, и получил от рослого лютича удар кистенем в голову. Если бы не выдержало накрестье, составляющее часть полумаски, нос мог бы через затылок вылезти. Но удар был нанесет не силовой, не с размахом, а отмашистый, не из-за плеча идущий, а то груди, когда рука за плечо возвращается. И, пока рука возвращалась за это плечо, сам князь-воевода, несмотря на частичную потерю сознания, успел нанести мощный удар мечом, разрубивший и наплечник, и кольчугу, и само плечо, за которое тяжелый кистень сразу и упал. Накрестье же шлема Дражко прогнулось, вдавилось в нос, из которого сразу потекла кровь, но Дражко тогда из боя не вышел, и в запале даже боли не почувствовал. При каких обстоятельствах сломали нос кормчему Аскелю, спрашивать не хотелось. Но его нос сохранил способность остро чувствовать запахи, тогда как нос Дражко эта способность во многом потерял.