След рыси - [2]
Идите. Не стойте. Красота открыта желающему видеть. И наслаждение красотой равно возвышению до нее. Травинка всякое утро творит несущую солнце каплю, и птица то, чему нет объяснения по простоте, так совершенство женских линий неподвластно закону цифр, так красота взгляда не подчиняется ничьей кисти. Пришло время, когда сиянье Лун в тучах предпочтено будет их блеклому изображению на пыльных растресканных временем холстах. Цветок вишни, губы женщины, полет сокола, грация антилопы, походка слонихи, ветвь папоротника, загрозовая радуга, полночный ветер и непознанное совершенство снежинки — все ждет созерцателя и поэта, откроется тому, кто пришел без стрелы и топора и без желания схватить, но с одним желанием открыть и прославить для всех, кто есть и будет под вечным небом.
Идите… Не стойте… Не теряйте рассветов ни в небе, ни в душе. Не раздумывайте долго… От долгих раздумий глохнет свежесть порыва, ползет сомнение, является робость и страх… Тогда и рождается равнодушие и предательство, предательство и равнодушие…
Нет ничего хуже равнодушия… Все пороки живут в нем, и хоть много прославлено оно, не в нем скрыта суть вечного. Может быть, вся суть вечного в сопротивлении злу, в поиске и в отдаче, в сотворении лучшего, в желании и в терпении, и в просветленности перенесенным страданием, в радости малому, в изгнании страха из своей и другой души, и в дождевых каплях, в солнечных лучах, принятых на поднятые ладони…
Легче легкого восклицать: Моя Россия! Родина! Как я тебя люблю! Труднее всего молча жить для России, отдавать ей свой труд, добытую честь, жертвовать ей, если понадобится, и обручальное кольцо, и все достояние, и самую жизнь. Кто измерил любовь тех, кто пал за нее без наград и безвестно, кто вынес за нее и огни, и муки, кто просто пахал и лелеял эту землю и по первому зову вставал на ее защиту. Так было и так будет… Но мы, люди, хозяева и властелины Земли, как-то привыкли уже забывать, что земля наша общая с теми, кому не дано голоса, но до нас еще высшей властью природы создано право на жизнь и на счастье. Волей или неволей отбираем мы это счастье, разрушаем право на жизнь тому, кто рожден соколом или орлом, зверем бегающим и зверем плавающим. Без нужды губим и без сожаления отрицаем чью-то жизнь. А надо ли? Не пришло ли время каждого жить для всей Земли, и не пришло ли время каждого отягчить себя раздумьем о судьбе Земли?
Так было всегда, и там начинается истина, где пришла боль и раздумье, и счастье понимается не тогда, когда ты трогал губы любимой, но когда искал их след…
Всегда легко нести улыбчивую хвалу. Всегда тяжело — горчащую правду. Но хвала проходит, а правда остается и помогает жить, смотреть вперед, как бы ни была горька. С этих позиций рассматривает автор свою новую работу и со смирением, но не паче гордости, выносит ее читателю.
I. Лесной кот
«Рысь — единственный представитель семейства кошачьих на Урале. Охота на рысь разрешается круглый год. Добывается ружьем, с собакой, самоловами, капканами и др.»
Из настольной книги охотника
Глаза у кота были золотисто-зеленые, мудрые и древние. Это были светящиеся глаза. Иногда в них мерцал огонек сапфира, иногда они светились, как две маленькие позелененные временем луны, иногда были берилловые с теплым жаром в глубине, как хранящие огонь угли… Такие глаза достались ему от прошлых животных, самой сути природы, что миллиарды лет по капелькам, по частицам творила зрение — способность обозревать и осмысливать себя, вопреки хаосу и тьме. Природа, как женщина, любит смотреться в зеркало и, может быть, рысьи глаза были ее совершенством в ряду созданного для того, чтобы не только видеть, но слышать, осязать, обонять, воспринимать и оценивать все то, что прекрасно и что противопоставлено, противоположно тому. И кот видел небо, каким не видит его никто, и даже человек бессилен со всеми своими телескопами. Небо горело над ним переливами бесчисленных красок, останавливало, заставляло вглядываться. В черные безлунные ночи кот любил смотреть туда. Млечный путь был его лесной дорогой, звезды вели его, когда он охотился, играл, искал кошку или просто бродил, наслаждался звуками и запахами тишины, так умеют наслаждаться только животные и совсем немногие особенные теперь люди…
Смотреть в небо кот взбирался на чудо-лиственницу, как башня стояла она в глубине леса, возвышаясь над ним. И не было нигде близ дерева, равного ей хоть сколько, — так вольно открывались простору над вершинами ее немногие черные раскинутые широко сучья, как бы хранящие и осеняющие этот лес с птичьей высоты. Может, было это дерево еще из того древнего леса, что стоял тут прежде и был тысячу и две тысячи лет назад… Кто знает… Не знал и кот. Цепко взбирался он по грубой коре до первого разветвления кроны, ложился на самом толстом суку, похожем на ствол большого дерева, укладывался поудобнее и дремал под мерную зыбь дерева. Эта тихая зыбь была знакома ему: ею жили все деревья даже без ветра, но кот лишь ощущал и узнавал ее, не в силах понять суть и не осознавая, конечно, что зыбь дерева впрямую связана с размеренным движением гигантского шара, с завидной, неизменной точностью поворачивался он в пространстве, нес на себе безбрежно могучую, многообразно устроенную, неотгаданно возникшую и вполне очевидную, суетно-сложную красоту — жизнь…
