След Охотника - [52]

— Туда можно с друзьями, — пояснил мрачный Глейн, снова завернутый в шарф до самых глаз, и одинаково угрюмый и ворчливый, где бы они не ночевали. — На собрание само вас не пустят. Ну и, так как Кэйсар без ошейника, любой Охотник может попытаться его прирезать.

— Пусть попробуют, — задорно отозвался Кэйсар.

— Я не думаю, что попробуют. Они знают, что ты очень помог мне за стеной. С ошейником или без, но для них ты свой.

— А вот сейчас обидно было, — прекратил веселиться Кэйсар.

Столица шумная, огромная, окруженная зубчатыми крепостными стенами. Даже вокруг — деревушки и поля. Нечисти тут не бывало, это исключительно человеческие земли, и на Кэйсара горожане сначала смотрели удивленно, а потом Глейн распутал шарф и показал крест на шее. Вопросы исчезли, так и не возникнув, и стража на воротах их пропустила внутрь спокойно.

Собрание — то событие, когда за все платил король и церковь. Они снимали все комнаты на постоялом дворе: для Охотников, их друзей и спутников. Но все равно на эти собрания Охотники не любили тащить всех, чтобы воспользоваться такой щедростью. Особенно Охотники предпочитали оставлять в другом месте девушек, которым надеялись понравиться.

— Земли не пустеют, пока вы все на собрании? — спросил Луц, хотя глазел по сторонам на улочки, на совсем по-другому одетых девушек, на разукрашенные богатые дома.

— У нас два собрания в год. Летнее и зимнее. Охотников делят на две группы, одни должны являться летом, другие зимой. Именно чтобы нечисть не наглела в это время. Но еще, если не успеваешь, не можешь посетить свое собрание — через полгода все равно обязан будешь присутс…

Глейн замолк — на пороге постоялого двора стоял Хеган, при виде Охотника с его свитой издевательски-почтительно посторонился, пропустил.

— Что такое, белобрысый? Потерял своего вам… — попытался поддеть Кэйсар, проходя мимо. Глейн успел подхватить, когда тот упал, и втащить на постоялый двор. Замыкал шествие Луц, который извинился за поведение оборотня.

— Не зли Хегана, — попросил шепотом Глейн. — Все и так на взводе.

Оно и заметно — когда их ждала битва, когда они были одни в опустевшем городе — все и то были веселее, задорнее. Сейчас же их встретили вежливыми кивками, недружелюбным приветствием, и снова уткнулись в свои кружки. Скорее всего, Хеган просто не выдержал этой атмосферы.

Глейн выбрал место рядом с Мэтсом, который сидел, обхватив голову руками, над тремя пустыми кружками.

— Так плохо? — вежливо спросил Глейн.

— Трактирные девки, будь они неладны… Ну что я сделаю, если мне бесплатно не дают, а?..

— Ничего, — мягко успокоил Глейн. — Не смертельно.

— У тебя смертельно? Кого ты отпустил опять? — отвлекся Мэтс.

— А что, у меня не может быть трактирных девок? — почти возмутился Глейн, но Мэтс смотрел так, словно ждал, когда Глейн сам осознает свою ошибку.

— Ничего, нас одинаково взгреют. Зубы выплюнем и дальше пойдем, на год свободны.

— Почему все такие мрачные? — удивленно спросил Луц, который попадал на веселую пьянку Охотников. Кэйсар просто сел, закинул ноги на стол. — В том городе на смерть веселее собирались.

— Тебя дома мама или нянька ругали? — снова зажегся Мэтс, полез через Глейна объяснить, и рыцарь смутился, сникли плечи.

— Ругали.

— И как? Радостно тебе было, когда они тебя ругали? Или радостнее в пещеру на окраине жуткую лезть?

— Дисциплина, — понял Луц. Глейн чуть отодвинул Мэтса, чтобы тот не лез в его личное пространство, пояснил:

— Если сильно напортачил — завтра же свои и повесят. Тоже радости не добавляет. Даже если повесят не тебя.

— Завтра зато будем в вине выбитые зубы купать, — успокоил Мэтс. — Че мы правда носы повесили, будто впервые?

И все равно, на собрание — как на смерть, и на постоялом дворе тихо, как в доме покойника. Словно и правда живые мертвецы среди них, потому что никто не признается, если его завтра есть за что казнить.

И Глейн посматривал украдкой на Кэйсара, хотя и избегал его. На том же собрании Варин мог приказать либо надеть на оборотня ошейник, либо прирезать. Ночью, разглядывая неровный потолок, Глейн думал о том, что каждого Охотника, пожалуй, есть за что ругать. И для обычных людей эти проступки незначительны — продажная любовь, жалость к нечисти, трусость. Но не для них, их пестовали как новые легенды, и даже если бы учителя прощали их, формально все равно обязаны были наказать.

Утром, кроме Луца и Кэйсара, Глейна внизу ждал мальчик-паж в бархатной ливрее, и Охотнику обрадовался как родному. Вскочил и с улыбкой протянул конверт из плотной коричнево-серой бумаги с вензелями.

— В прошлый раз вы сказать велели, что я вас не нашел, в этот раз, видите, с рассвета прислала. Чтобы я вас не пропустил. Теперь отказаться не получится.

Поднялся взволнованный Кэйсар, заметив бледность Глейна и сжатые в линию губы, но Охотник жестом показал, что все в порядке, он разберется сам. Забрал конверт, вскрыл, вернул не читая.

— Милый мальчик, — ласково произнес Глейн, — скажи, что я согласен и за мной нужно будет зайти вечером. А вечером погуляй где-нибудь, когда придет пора позвать меня. А потом вернись и скажи, что Охотник Глейн так от своего учителя схлопотал, что стесняется в таком виде показаться ей на глаза.