След крови - [111]

— Пусть войдет, Сильвия.

— Миссис Хартли-Вуд только что звонила и сказала, что на несколько минут задерживается. Не может припарковаться.

— Ладно. Спасибо.

Мадлен откинулась на спинку стула. Она согласна с Джоном: следует обратиться к психотерапевту. Она улыбнулась. Перед глазами возникла женщина по имени Эсперанса — во всей своей красе и величии. Ей действительно нужно пройти через суровые руки Эсперансы, чтобы та выбила из нее всю дурь.

Она была необычайно толстой, на голове ряды тугих косичек. Чистая африканская кровь, текущая в ее жилах, неоспоримо свидетельствовала о том, что ее предки были рабами. По слухам, она была довольно старой, но оставалась удивительно красивой. Длинное фиолетовое платье облегало ее массивную, с роскошными формами фигуру. Она была буквально увешана золотыми украшениями, и один из ее передних зубов тоже был золотым. Ногти длинные и кроваво-красные. Несмотря на габариты, у нее была точеная талия, а двигалась она — как и бол ь-шинство кубинок — так, будто слышала мотивы румбы.

Эсперанса была знахаркой — сантерой, которая специализировалась на травах и лечении. Среди кубинцев она славилась умением диагностировать и лечить болезни, особенно вызванные злыми умыслами и происками недоброжелателей. Мадлен помнила знахарку еще с детства (с тринадцати лет), когда сама пострадала от «дурного глаза» старика, который охотился на детей и питался их энергией. Росария позвала Эсперансу к ним в дом, чтобы знахарка вылечила дочь от сглаза.

Она совершенно не изменилась, хотя прошло целых пятнадцать лет, и отлично помнила тот случай, поскольку была хорошей приятельницей Росарии.

— Мы чуть не потеряли тебя, чикийя,[35] — прокудахтала она и чуть не задушила Мадлен в объятиях.

Мадлен засмеялась и повернулась к Форресту.

— Когда-то эта женщина спасла мне жизнь.

Форрест был потрясен — как дамой, так и ее гостиной, да и самим фактом того, что его любимая осталась жива только благодаря этой знахарке.

— Эсперанса, это Форрест, мой муж.

Красивое лицо Эсперансы просияло, губы тронула золотая улыбка. Она схватила его руку и энергично пожала.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, — пригласила она. — Я угощу вас кофе.

Она позвала молодую мулатку и велела подать кофе с булочками. В комнате было много клеток с птицами, которые без устали щебетали и пронзительно кричали. С балок свисали травы, перья, безделушки и флаконы. Стены украшали изображения святых и оришей — каждый в окружении ярких гирлянд и пластмассовых цветов. Между ними висели наивные по стилю и композиции портреты ее предков, чопорно взирающих на происходящее из глубины веков. Повсюду стояли свечи, окна были запотевшими от испарений папоротников в горшках. Мебель представляла собой смесь старых испанских предметов, вещей, которые прибило к берегу, сломанных плетеных изделий, явно бесхозных, из отстроенных заново баров, и самодельных. Сама гран-дама восседала на двухместном диване, некогда элегантном, но ужасно затертом по краям.

Эсперанса принялась расспрашивать Мадлен о Росарии.

— Мама последние восемь лет болеет, — пробормотала Мадлен, испытывая чувство вины за то, что оставила мать в Англии. — Она живет в хорошем месте, за ней там отличный уход.

— Карамба! — воскликнула Эсперанса, откидываясь на спинку дивана и складывая огромные руки на груди. — Я так и знала, что произойдет что-то подобное. Росария растрачивала свои силы бездумно. Я ей сколько раз говорила! Она умела насылать болезни, в то время как я умею только лечить их. — Она огорченно покачала головой. — Она начала совсем молоденькой. Ай-ай-ай! Она покинула Кубу без материнского благословения. Когда я увидела ее в этой палатке на Дюваль-стрит, услышала, что она называет себя знающей сантерой и предлагает любые привороты и проклятия, то очень встревожилась. Я послала весточку ее матери… — Эсперанса вздрогнула. — Ее мать до сих пор очень сердита, по сей день. Но что она могла сделать? Она застряла на Кубе и не имела ни малейшего желания ее покидать.

— Я даже понятия об этом не имела, — призналась пораженная Мадлен. — Значит, вы знакомы с моей бабушкой? Какая она?

— Твоя бабушка, Мадлен, очень могущественная сантера. Ее посвятили в пинальдо — пятый класс, это высшее звание для женщины в сантерии. Ей даровали жертвенный нож, оказывали почет и уважение. — Эсперанса помолчала, посмотрела на потолок, и ее лицо помрачнело. — Она утверждает, что Росария украла у нее жертвенный нож, когда бежала с Кубы. Просто забрала его, чтобы произвести впечатление на кубинцев, которых она встретила в своей новой жизни во Флориде. Это был рискованный поступок… Вот поэтому она и заболела: держись от греха подальше!

Ошеломленная Мадлен не сводила с Эсперансы глаз. Значит, жертвенный нож краденый, и мама получила его не за собственные заслуги, как часто утверждала! Она взглянула на Форреста, который сидел, удивленно раскрыв глаза, околдованный этой гигантской женщиной и тем, что она рассказывала о его теще.

— Вы хотите сказать, что моя мать не настоящая сантера? — спросила Мадлен.

Эсперанса заерзала на диване, как будто ей было трудно ответить на этот вопрос.