Славянский меч - [11]
Он дождался его и сумел хитро и умно убедить фракийца, будто Сварун один, без войска, сидит в своем граде. Теперь он был твердо уверен, что Хильбудий пойдет по ущелью.
Когда фракиец возвратился и доложил Хильбудию о том, что видел, полководец вновь помрачнел. Его огорчило, что настоящей битвы не будет, грабеж ему был противен.
— Грабить по обычаю варваров, на забаву императора, чтобы насытить алчные толпы, которые зимой нагрянут в город. Тратить миллионы! На дурацкий цирк, на увеселения!
Разгневанный, он лег на траву. Воины со страхом смотрели на него и разговаривали только шепотом.
В полдень Хильбудий встал и велел выступать.
Тяжело вооруженные, закованные в железо пехотинцы — с большими щитами, копьями и мечами — шагали впереди. За ними ехал верхом Хильбудий в сопровождении небольшого конного отряда, в задачу которого входило в случае необходимости быстро передавать его приказы. Потом шли лучники и пращники — они представляли особую опасность на расстоянии. На круглых палках пращников были прикреплены кожаные пращи, с их помощью они с непревзойденной ловкостью метали продолговатые, заостренные на конце кусочки свинца, называемые желудями; тот, кого угощали таким «желудем», наверняка выходил из строя.
Войско медленно двигалось по ущелью. Солнце садилось и необыкновенно теплыми осенними лучами било в спины воинов. Хильбудий задумался. Шлем его болтался за спиной на красном ремне. Многие всадники и пехотинцы также расстегнули ремни и сняли шлемы. Шлемы весело поблескивали, а на камешках креста Хильбудия плясали озорные солнечные зайчики.
Под чистым небом стояла гробовая тишина. Воины молча шагали друг за другом. Лишь шум шагов раздавался в ущелье да ровно журчал ручей.
Солнце не спеша близилось к горизонту. Долина сужалась, тени сгущались над войском. Недалеко было самое узкое место ущелья.
У молодых славинов, прятавшихся на склонах, кипела кровь. Они слышали шум, изредка до них долетал звон мечей. Руки юношей потянулись к стрелам и вставили их в луки, пальцы судорожно сжимали оперения, уже лежавшие на тетиве. Вскоре в просветах между кустами показались передовые шеренги врагов. Волнение одолевало юношей. Нужна была железная воля, чтобы сдержать эту лавину молодых воинов, жаждавших битвы и крови. Исток, будто окаменев, сидел на скале. Он поставил на землю свой могучий лук, верная стрела лежала на тетиве, мышцы на правой руке вздулись. Сердце колотилось так, что дрожал ремень, на котором висел колчан. Тяжело вооруженная пехота уже проходила под ним. Он мог бы пустить свою стрелу, но глаза его искали Хильбудия, искали — и нашли. Из-за поворота выехал всадник в богатых доспехах со шлемом за спиной. За ним по-двое следовала вереница конников.
Полководец Хильбудий! Едет один, беззаботно о чем-то думая. Вот он все ближе, все ближе. Еще пятьдесят шагов сделает конь, и Хильбудий окажется прямо под ним, Истоком.
Исток крепче взялся за лук, тетива напряглась, лук согнулся… Еще десять шагов.
Исток поднялся, изо всех сил натянул тетиву.
«Дрн» — запела струна, стрела зашипела в воздухе. Хильбудий внизу дико закричал: «Кирие елейсон!»[29], взмахнул руками, коснулся виска, — там торчала стрела, — зашатался и упал с коня. В то же мгновение засвистало и зашумело в воздухе, туча стрел сорвалась со склона и обрушилась на византийцев. Раздался такой вопль, что задрожали горы; воины Хильбудия падали, с безумным криком пытаясь вытащить стрелы из ран. Однако паника скоро прекратилась. Сотники отдавали приказания, отрады сомкнулись, щиты крышей прикрыли их, стрелы ломались и отскакивали от бронзовых шипов на щитах. Словно могучий плуг, повернулось войско, закрытое щитами, выставило свое острие навстречу нападающим и полезло в гору. Пращники и лучники византийцев устремились через ручей, они шатались и падали — стрелы пробивали тонкий панцирь, — но упорно лезли в гору, чтобы с противоположного склона ответить врагу свинцовыми желудями. Передние воины были уже близко, шагах в двадцати от Истока, и стрелы славинов оказались тут бессильны, — свинец ливнем сыпался с противоположного склона; многие юноши, с криком выпустив лук, падали и катились вниз. Исток понял, что нужно уходить. Но тут-то с другой стороны затрубили рога.
«Крок», — подумал юноша.
Свинцовый ливень утих, снова раздались вопли и крики, послышался треск и топот. Точно дикий вепрь, ударил Крок на пращников и лучников. Византийский клин, подбиравшийся к Истоку, остановился: солдаты поняли, что окружены. Дикая вольница Крока схватилась с легко вооруженной пехотой, все сплелось в клубок, груды человеческих тел катились по склонам, воины резали, рвали и кололи друг друга, боролись на дне ручья и утопали, вода покраснела от крови. Византийские трубы дали сигнал к отступлению. Тяжело вооруженная пехота под защитой щитов повернула вспять и скатилась в долину. А там их уже поджидали могучие воины Сваруна. Копья свистели в воздухе, пронзая крышу щитов. Началась схватка — грудь с грудью. Секиры били по щитам, разнося их в куски, мечи молниями рассекали тела славинов и обагрялись кровью. Обезумевшие воины сражались и убивали друг друга с дикой яростью. В центре этой свалки оказался неистовый Радогост. Шестоперы, вздымаясь, поражали бронзовые шлемы. Грохот и крик, стоны и рев, звон мечей, треск ломаемых копий оглашали воздух.
