Славный мальчишка - [19]

— Я первый, я скажу первый!

Он обнял мать за шею и стал ей что-то шептать на ухо.

— Правда же, мама, правда?

— Да, мой птенчик.

— Ну, выкладывай!

— Один лев стоит сто стотинок.

— А-а-а, торопыга. Конечно, в одном леве сто стотинок. Ну, а ты, барышня, которая любит посмеяться над другими? Что ты выдумала?

— Зачем выдумывать… Мы в школе это проходили. Учительница говорила, что деньгами оплачивается труд человека. Заработаешь один лев, тебе и дадут один.

— Ты умница. Но и твой ответ не совсем точный. А что ты, Румен, скажешь?

Славный мальчишка пожал плечами… Один лев может иметь разную стоимость, так выходит…

— Так, так…

— А зависит от зарплаты.

— А может он ничего не стоить? Ничегошеньки?

— Не-е-ет! — закричали все трое.

— Вот и ошиблись! В том-то и дело, что может! Ну-ка, Райничка, скажи, сколько для тебя стоил тот лев, на который мать купила на базаре шиповник, и ты отнесла его в школу. Будто сама собрала эти дикие плоды? А всего месяц назад разве мы не покупали макулатуру для Венци? Вы меня извините, но если вы соберетесь организовать такой клуб, какой был у нас, и потом станете и печать заказывать, и спортивную форму покупать, — вое вам будет легко и просто: па-а-па-а, дай лев, мне надо на членские взносы, ма-а-ма, купи мне трусы! Можно и так, конечно, можно! Но в таком случае лучше назовите свой клуб «Папа и Мама»!

— Мы же еще маленькие, — возразила Райничка. — Откуда нам взять денег? Нас на работу не берут.

— А пенсионеры обдирают шиповник еще зеленым, — добавил Румен. — Мы можем выручить всего несколько стотинок от игры в шарики.

— А у нас, девочек, и этого нету!

Дядя Миле смотрел на них и слушал. Он и сам не знал, что им на это ответить. Конечно, было бы очень хорошо, если бы все мальчишки и девчонки могли как-то трудиться, узнали бы цену каждого лева, научились бы его беречь и расходовать…

— Отец, ты расскажи им о халве, — выручил его Личко.

— Да, так вот о халве. Там, где сейчас гастроном, раньше находились парикмахерская, обувная мастерская и кондитерская. Как-то мои товарищи по клубу приметили, что я покупаю себе халву. Раз, другой. Была такая халва, фруктовая — пальчики оближешь. Стали они за мной следить. И на третий раз только я купил халву, они подходят и говорят: «Стой! Мы сейчас проведем ревизию кассы». Хорошо, отвечаю. А сам обиделся. Идем к моему дому. Я молчу. И они молчат. Та-ак, думаю себе, значит, решили, что я покупаю халву на общественные деньги. Беру из кассы! Пусть проверят! Сразу же откажусь от должности кассира. Приходим. Я выворачиваю карманы, чтобы все убедились — в них пусто. Беру шкатулку, вот эту самую. Отдаю. «Пойдем, — говорят, — считать будем при тебе». «Нет, — отвечаю, — я вам и так верю. То есть, вы мне не доверяете, а я — доверяю». Считали они, считали по распискам, пересчитывали, опять считали — все точно. «Извини», — говорят. «Ничего», — отвечаю. — Забирайте шкатулку и ищите себе другого кассира». «Да ты что, Миле! Подожди!» «Зал ожидания, — говорю, — на вокзале». «Но пойми, Миле, смотрим — у тебя каждый день халва, каждый день халва…» Эх, каждый день! Это им только так казалось. На самом деле я покупал тонюсенький, почти прозрачный кусочек халвы и брал большой ломоть хлеба. Сначала ел хлеб, а на халву только глядел. И лишь после отправлял в рот и лакомство, чтобы хоть вкус его почувствовать.

— И что было потом? — спросил Румен.

— Потом попросили у меня прощения, и я остался кассиром.

— Нет, я о клубе.

— Что с клубом? Наступили тяжелые времена: война, голод, продуктовые карточки, бомбардировки. Разлетелись все мальчишки — кто куда. В кассе оставалось несколько левов. Однажды была большая бомбардировка. После нее и появился этот пустырь, на котором вы играете. У нас в доме стали собирать пожитки, чтобы бежать из города. И тут приходит Данчо. «Давай, — говорит, — на оставшиеся деньги купим марок подпольного Комитета помощи революционерам. Я дам тебе расписку». «Зачем, — говорю, — расписка? Бери!» Ну, а теперь — будем здоровы! Выпьем за «Балканский орел», за нашего Данчо! Чокнулись стаканами.

— Личко, сыграй ваши, сегодняшние!

Райничка вскочила:

— Ча-ча-ча! Румен, вставай! Потанцуем!

А в это время специальный связной газеты — Оги жаловался редактору:

— Что делать? Так нечестно. Воркую, воркую одному, сигналю другому — молчат, носа не показывают. Дядюшка Коста уже ругается, грозит пальцем и кричит: «Кыш отсюда!»

В это же время Венци с раздувшимся животом сидел на трехногом стульчике у телевизора. Он уже посмотрел передачу — «За рубежом» и «По стране». Узнал, каким способом можно увеличить яйценоскость кур. В комнате стоял полумрак. Горела только настольная лампа. Бабка Катина сидела на стуле и делала вид, будто смотрит передачи. Венци краешком глаза видел, как она клюнет носом, испуганно вздрогнет, встрепенется, и потом опять все повторяется, пока не заснула окончательно.

Дядя Тодор прилег на диван и тихонько захрапел еще с яйценосными курами. Он не проснулся даже, когда тетя Роза встала и сказала: «Позовите меня, когда начнется фильм. Обязательно!» И ушла на кухню мыть посуду после обильного ужина. Венци кивнул. Только он единственный был еще способен откликнуться на ее наказ. Тетя Роза сказала, что фильм будет очень интересный. «Хотя бы про шпионов, а не про любовь, — думал мальчишка. — А если любовный, то пусть уж из тех, который «детям до шестнадцати лет» смотреть запрещается».