Славен город Полоцк - [80]

Утром через Королевские ворота к русским вышел католический епископ Гарабурда, просил помиловать его, воинов короны и жителей города. Как только царю сообщили об этом, он прибыл к воротам. Вскоре из крепости вышли воевода Довойня и большинство его командиров. Они сдавались на милость победителей вместе с гарнизоном. Лишь около пятисот польских воинов отказалось покинуть свои места на стенах крепости. Ими командовали ротмистры Арнольд Мехлер, Ян Хамский, Иван Виршевский и Альбрехт Вершлинский. Царь послал сказать им, что, дабы избежать кровопролития, дарует им право вернуться к своему королю с оружием, если они прекратят сопротивление. Они согласились.

Трифон стоял всего в десятке шагов позади свиты царя. Он видел, как по коридору между двумя рядами русских пехотинцев шли из крепости ее последние защитники, сложив руки за спиной и опустив головы. Вот медленно идет среди них злейший враг Трифона — пан Альбрехт. Он бледен, угрюм и кусает губы от злости. Трифону хочется предупредить людей, царя, крикнуть, что этот ротмистр — убийца, казнитель всего русского, что верить ему нельзя.

Царь обернулся к одному из бояр своей свиты, сделал ему едва заметный знак. Боярин протянул руку, ему подали с возка соболью шубу, крытую золотым алтабасом[26], и, когда Вершлинский проходил мимо, боярин накинул ему на плечи эту шубу. Вершлинский низко поклонился Ивану и так же неторопливо пошел дальше, левой рукой придерживая на плечах дорогую награду. А из груди Трифона вместо слов предупреждения вырвался стон.

С Замковой горы царь Иван долго обозревал окрестности. Далеко виден литовский берег Двины, дороги на юг к многочисленным русским городам, все еще томящимся в неволе. Дойдет ли Иван когда-нибудь до них, или наследникам его суждено выполнить эту задачу?.. Вчера он получил извещение из Москвы, что раскрыт новый заговор против него, выявлены новые сторонники казненного им два года назад воеводы князя Адашева и что удаленный им из Москвы его бывший духовник Сильвестр поддерживает связи со многими боярами — врагами дела Ивана.

«Боже, благослови Русь едину и необориму, дай силы искоренить крамолу боярскую», — шепчет Иван и направляется в Собор, где его уже ждут.

Сразу после молебна — Ивану уже не терпелось отбыть на Москву — он стал отдавать торопливые распоряжения.

Польского воеводу, магнатов, епископа, шляхту, мещан, служивших полякам литовцев и русаков, — всего около десяти тысяч человек — велено было разослать по разным местам Руси. Собственность королевской казны и имущество богатых дворян и купцов конфисковать и отправить в Москву. Все население, независимо от вероисповедания, привести к целованию креста на верность Ивану, а кто не согласится, тех «вметати в Двину»...

На западной окраине Заполотского посада, где вчера еще стоял дом, в котором Трифон родился и вырос, ныне раскинулось сплошное пепелище. От закопченных камней остро пахло гарью. Сероватый дымок вился над догоравшими кое-где кострами. Под серым покровом золы еще можно было обнаружить тлеющие головешки. Дерево, росшее при дороге, теперь, с опаленной корой и обугленными ветвями, казалось покрытым серебряной чернью. Иногда оно качнется под ветром, с сухим коротким треском уронит тонкий уголек и снова замрет... Оживет оно весной или нет — но молодые побеги вокруг него поднимутся.

На пожарище суетились люди. Растаскивали тлеющие кучи, расчищали ямы — бывшие землянки, везли из лесу новое покрытие для них. Хозяйственно поднимали каждое несгоревшее бревно, каждое уцелевшее полено, каждый пригодный камень — здесь они жили, и нет во всем мире иного места для них.

Лишь Трифону нечего здесь делать. Постояв с непокрытой головой перед серой кучей, в которой пепел его родного дома смешался с пеплом его отца и племянника, тел которых он нигде не нашел, мысленно с ними попрощавшись, он побрел прочь. Город начинал оживать. На площади зачитывались приказы царя. Трифон остановился послушать.

«...Велел князю Петру Ивановичу, и князю Василию, и князю Петру Семеновичу Серебряному со товарищи быти в Полотске и жити бережно, и дела царя и великого князя беречи... Да которые места будет пригоже поделати, те места нужные велети поделати и покрепити, и землю насыпати, чтоб было безстрашно, да и ров около города изсмотрити, которое место в остроге за Полотою выгорело, то место заделати...»

Объявлялось также, чтобы мастера — ковали, медники, костоправы, винокуры, ткачи и иных дел умельцы, — если пожелают, шли служить на Москву, а воеводам «препон бы тем доброхотникам не чинить».

Не забыл царь и о Трифоне: всем беглым смердам предлагалось вернуться с повинной к своим боярам, работным людям — к своим хозяевам и свободным ремесленникам — в свои мастерские. Кто не вернется — тех изловить и покарать.

Тут же на площади Трифон узнал, что пан Альбрехт принял православие и целовал крест на верность царю.

Значит, как и прежде, Трифону нужно таиться.

Только в одном месте города жили люди, с которыми он мог чувствовать себя в безопасности, где ждала его Лукерья, — в слободе на песках.

Туда и шел теперь Трифон, чтобы попрощаться с Авром-Яковом, попрощаться с Лукерьей, прежде чем навсегда оставить Полоцк.