Слава на двоих - [8]

— Эт-то да... Только чего он узырил в этом колченогом хмыренке?

Федя на этот вопрос не умел ответить с определенностью, но, чтобы не промолчать, сказал:

— У Николая Насибова чутье на лошадей.

С этого дня Анилину жить стало лучше, стало веселей. На завтрак и ужин приносил ему конюх, кроме всего прочего, овсяную кашу, в которую добавлял несколько сырых яиц, а к десерту непременно морковку или подслащенную патокой водичку. Наливал иногда молока, но Анилин брезгливо фыркал и отворачивался — помнил вкус пряного, душистого маминого, и это, коровье, казалось ненастоящим и даже, подозревал он, приванивало то ли керосином, то ли карболкой — совершенно негодное, словом, для питья.

Его неожиданный покровитель время от времени заглядывал на конюшню и каждый раз был чем-нибудь недоволен, каждый раз ругался — ну ни единого случая, чтобы он не отчитал Филиппа: то морковь крупно порезал, то мало подстилки положил, то из кормушки труху не выгреб, прежде чем сено задавать, — тысячу причин выискивал. Филипп боялся Насибова больше, чем всего заводского начальства, вместе взятого, и, когда встречал его где-нибудь на территории, начинал безо всякой подготовки клясться:

— У меня в конюшне порядок, как в церкви.

Скоро стали Анилина называть стригунком: означало это, что ему исполнился год и ему впервые постригли гриву.

Он держался в компании таких же, как сам, сорванцов, которые насмешливо и презрительно посматривали на жеребят-молочников, веселились и потешались, когда сосунки боязливо ковыляли возле своих мамаш и, чуть отстав от них, начинали панически ржать. Матери подходили к плаксам, успокаивали, а стригуны взирали с укоризной и в неподдельном изумлении, словно бы желая сказать: «Вот мы никогда такими недотепами не были, ни-ког-да!»

Наступило второе лето. Анилин и его однокашники — Графолог, Мурманск, Реферат, Эквадор — начали вести себя совсем уж степенно, совсем как большие, — не взвиз­гивали, не метались без толку, а очень серьезно и вдумчиво щипали траву, глубокомысленно чесали задними копытами у себя за ухом и сокрушались лишь тем, что у них вместо шикарных хвостов по-прежнему торчали сзади легкомысленные венчики.

Они очень искусно выдавали себя за матерых, искушенных и даже несколько утомленных жизнью коней, но когда мимо проходили их знаменитые соконюшенники, звезды лошадиного мира, сразу становилось очевидным, что они только играют во взрослых: они поднимали головы, заворожено впивались глазами в находившихся в отличной форме, готовых к поездке на ипподромы скакунов. О-о, кто бы знал, как страстно мечтали они стать та­кими, а мечтая, угадывали впереди жизнь счастливую и необыкновенную, и их молодые красивые тела вздрагивали от нетерпения и ожидания.

Осенью счастливчики вернулись из дальних странствий домой. Словно царскую корону нес на голове — так важно держался, выходя из специального автобуса, трехлетний рыжий красавец Айвори Тауэр. Это был крэк, как на­зывают лучшую лошадь страны: он выиграл все призы в Москве, потом ездил за границу, оставил в десяти корпусах сзади себя знаменитого шведского скакуна Слябинга.

Скакал на Айвори Тауэре Николай Насибов, и он один не был полностью доволен им: в знатном иностранце Айвори Тауэре (по-английски это значит «Башня из слоновой кости»), которого ребенком купили в Ирландии, но который вырос как скакун в «Восходе», он угадывал обыкновенного фляйера — скакуна на короткие дистанции, а истинный крэк должен иметь не только резвость, но и силу. Тысячи разных лошадей прошли под ним, сотни — скакунов высокого класса, десятки — класса международного, но не было той, о которой он мечтал всю жизнь, которая снилась ему, надежда на встречу с которой жила многие годы. И он очень верил в эту встречу.

Осенью была обычная дележка молодняка: на заводе несколько тренерских отделений, и каждый жокей норо­вит заполучить себе наиболее способных жеребят. Каждая чистокровная — это природный алмаз, из которого надо сделать бриллиант. Работа требуется ювелирная, тут нужно высочайшее мастерство, а для непосвященных людей это просто таинство. Начинается оно уже на самом первом этапе — при отборе, так сказать, алмазного сырья...

Проводится дележка по давно заведенному порядку.

Сначала отбирают самых «перспективных» и распределяют их по жребию: кто кому достанется. Анилин, конечно, в число «перспективных» не входил, жребий на него не метали. Больше того, он не попал и в следующую группу — в группу, так сказать, середнячков, которых растасовали уже не наудачу, а в зависимости от заслуг жокея: право первого выбора давалось Насибову, и он получал себе трех приглянувшихся ему лошадок, на долю менее опытного приходилась следующая тройка и так далее.

Анилин был отнесен в компанию лошадей самых бросовых — тех, которых давали в принудительном порядке, в качестве досадной «нагрузки». И среди этих бракованных Анилин, прихрамывающий и близорукий, слыл едва ли не самым захудалым. Очень были удивлены директор завода, начкон да и другие все работники, когда Насибов захотел взять его по доброй воле.

Что же нашел опытный жокей в Анилине, или Алике, как стал он его называть?