Слава на двоих - [38]

Вожделенную черту пересекли вместе, и диктор долго не объявлял имя победителя: опять все должен решить фотофиниш.

— И чего ты головой вертел? — огорченно спрашивал Кулик.

— А для чего же тогда шея человеку? — отшучивался Насибов, но было ему очень невесело. Вытирал Анилина махровым полотенцем, сочувствие у него искал: — Вот какую рюху дали мы с тобой, Алик... Надо же — никогда такого не случалось!

На этот раз фотография была в нашу пользу — белый нос Анилина высунулся вперед на несколько сантиметров, а объявили так:

— Анилин выиграл «голову».

Через три дня западногерманская газета «Спортивный мир» под огромным — через всю полосу — заголовком «Превосходство Анилина поставлено на карту», хоть и попыталась как-то принизить значение победы, вынужде­на была признать:

«Русская чистокровная порода благодаря исключи­тельной лошади Анилину держит нас много лет в рамках так же, как и наших соседей на юге и на западе. Это, ко­нечно, огорчительно для нас, но Анилин, который второй раз получил Большой приз Европы, сейчас в таком поряд­ке, что в этой самой Европе у него нет соперников. Тому, кто не был здесь, трудно по фотографии судить о факти­ческом превосходстве Анилина».

О кёльнской победе рассказали всему миру газеты, радио, телевидение, кино. Анилин был назван лучшей лошадью 1966 года.

ГЛАВА XI,

о том, как Анилин гастролировал в США

На самой подробной карте мудрено отыскать ту точ­ку которой обозначен конезавод «Восход», однако знают про него в обоих полушариях земли. И гости приезжают из самых дальних стран.

Когда пришла телеграмма о том, что прилетает господин Каскарелло из Соединенных Штатов Америки все подумали, что коннозаводчик желает купить интересующий его молодняк. Но совладелец Лорельского ипподрома приехал с другой целью: он привез Анилину персональное приглашение участвовать в розыгрыше Вашингтонского Интернационального приза. Насибов спросил:

— В Соединенных Штатах ежегодно стартуют почти сорок тысяч скаковых лошадей, а в Советском Союзе их всего несколько сот, так зачем вам наши гастролеры?

— Свинья может быть очень большой, но она все рав­но не слон, — иносказательно ответил гость, а когда Ни­колай возразил и сказал, что в США очень много лоша­дей экстра-класса, Каскарелло согласился с этим, но напомнил: — А что в прошлом году говорил мой тесть Джон Шапиро, вы не забыли?

Нет, Николай не забыл: после выступления трехлетнего Анилина в скачке на Вашингтонский приз президент Лорельского клуба, выступая по радио, дал исключитель­но высокую оценку советскому скакуну. Он особо подчеркнул, что Анилин вышел на дорожку с травмой и тем не менее уступил лишь двум лучшим лошадям — хозяевам соревнований и оставил в побитом поле всех гастро­леров — крэков Ирландии, Франции, Венесуэлы, Италии и Японии.

— Уступить хозяевам — это вовсе уж и не так зазор­но, это даже и неизбежно, необходимо, потому что у них путь на ипподром куда короче, чем у европейцев, — уве­щевал Каскарелло, полагая, что Николай огорчился при воспоминании прошлогодней скачки в США.

— Да, конечно, перелет через океан много сил отни­мает...

— Но это еще что! — Каскарелло приехал с твердым намерением заполучить на соревновании Анилина и, боясь отказа, торопился выкладывать свои козыри: — Раньше лошади доставлялись морским путем — иные, выгрузившись на берег, еле на ногах держались. Мы, как вам известно, оплачиваем приглашенным лошадям путь на самолете в оба конца. Причем не оговариваем сроки акклиматизации. Прилетайте заблаговременно, не так, как в прошлом году.

Да, в прошлом году все было нескладно. Собственно, так же было и в Париже на призе Триумфальной арки. Приехали самыми последними, а условия ипподрома совсем непохожи на европейские, начиная уж со времени: Анилин принимал старт, когда в Москве было двенадцать часов ночи. Непривычен климат, удивительны денники в конюшнях — восьмиугольные, которые, может, и удобнее, но неуютны без наметки-то... Да и вообще,чужое и неизвестное поле всегда по рукам и ногам вяжет и стесняет в движениях, кто играл в футбол, знает: на своем стадионе тебе любая выбоина в травяном покрове знакома, а в другом городе даже и ворота иными кажутся.

Объявили, например, какой вес должен нести Анилин. Но измеряли не в килограммах, а в фунтах. Пустяк? Ко­нечно. Николай сто сорок пять фунтов умножил в уме на четыреста и разделил потом на тысячу, получилось пять­десят восемь килограммов — пустяк, но если такие пустяки на каждом шагу? Притом есть пустяки и не такие уж безобидные.

Вот, например, сено. Его давали, конечно, сколько хо­чешь, но ведь сено сену рознь. Одно дело — луговое из сладеньких травинок тимофеевки, лисохвоста, полевицы; про это конюхи говорят, что от него лошади "не емши сы­ты". Этого не скажет никто про сено из лесных покосов, а про то, которое собрано с заболоченных лугов, и говорить неохота: из-за хвощей да осоки и невкусно оно, и пита­тельности в нем мало, и в желудке лежит как свинец, пло­хо переваривается.

Впрочем, сено — это еще можно к пустякам отнести, но вот такой, например, инцидент...

На финише Насибову мешал американец Хармонайзинг. Закончив скачку, Николай подъехал к судьям, под­нял над головой хлыст и помахал им, что на наших ипподромах означает протест. В США такой жест говорит, что жокей решил спешиться. В Лорели к Насибову был прикреплен специальный переводчик, но он в это время куда-то запропастился, скачка была объявлена закончен­ной. Потом, разобравшись, судьи признали, что Хармонайзинга следовало дисквалифицировать, а второе место присудить советской лошади, но это было бы в том слу­чае, если бы Насибов вовремя подал протест.