Сладость горького миндаля - [24]
Корбин развёл руками, ткнув тростью в стену.
— Но почему же гробы в соседних склепах ведут себя смирно?
— А там точно спокойно?
Корбин не любил отвечать дважды на один и тот же вопрос и, так как хозяин молчал, ответил садовник.
— Такого нигде нет, сэр, все склепы в порядке.
— И сколько лет это длится? — спросил Чарльз Говард.
Блэкмор вздохнул.
— Я не знаю. Раньше склеп открывали только на похоронах. Восемь лет назад я похоронил отца. Тогда, насколько мне известно, ничего подобного не было. Полгода назад, как раз в начале марта, я распорядился убрать здесь. Вот тут всё и обнаружилось.
Чарльз Говард отошёл, пошатываясь, к входу. Ему не хотелось показывать всем свою слабость, но от дурного запаха его замутило. Марвилл тоже был бледен, однако Хилтон, ни на что не обращая внимания, попросил у Корбина трость и начал простукивать ею стены. Увы, отовсюду доносились одинаковые звуки, свидетельствовавшие, что никакой полости под ними нет. Герцогиня подошла ближе и внимательно прислушивалась к стукам. Гелприн тоже чуть склонил голову и подался вперёд.
— Господа, извините, — голос Чарльза Говарда звучал сдавленно, — мне нужно на свежий воздух, — он торопливо выскочил из склепа, ненароком наступив на ногу милорду Фредерику, но тот на сей раз даже не ругнулся — рядом была дама.
— Да, нам пора, господа, — поторопил Генри Корбин гостей, — Говард прав, тут уже нечем дышать. Завтра я прикажу слугам расставить всё по местам, сегодня уже поздно.
Креозотовый факел Ливси начал сильно чадить, отчего извилистые сажевые струйки тянулись к потолку, оставляя на нём чёрные дёгтевые подтеки. Запах гари, смешавшийся со сладковато-тошнотворным запахом склепа, заставил всех в самом деле поспешить. Монтгомери вышел следом за Говардом, Мелвилл, опираясь на косяк двери, тоже протиснулся наружу. Хилтон и Грэхем любезно пропустили вперёд леди Хильду, которая, казалось, прекрасно себя чувствовала. Последними усыпальницу покинули хозяин и его слуги — Ливси и молчаливый грум Джон, и Джеймс Гелприн.
За дверью уже сильно стемнело, хор ночных цикад, усыпляющий и монотонный, перебивался звонким лягушачьим урчанием, доносившимся с болота, вдали в замке на первом и третьем этажах светились окна, казавшиеся удивительно уютными.
— А разве тут нет отдушины? — спросил Арчибальд Хилтон Генри Корбина уже за дверями склепа.
— Есть, но отверстие совсем небольшое, вот оно, — граф указал на квадратное оконце над входом, не более двух дюймов шириной. — Туда и кулак не пролезет. Не понимаю, как они это делают.
Ливси загасил факел в луже, запер дверь на замок и снова уверил графа:
— Не деревенские это, ваше сиятельство, не было их тут, — он, чиркнув огнивом, зажёг фонарь и двинулся по едва видимой в сумерках тропинке.
Хилтон же внимательно осмотрел сувальдный замок, похожий на гирьку, имевший съёмную фасонную дужку и плоский двусторонний вход под ключ. Корпус замка был литой из чугуна. Ригели в замке располагались против пазов на концах дужки. В промежутке между ригелями виднелись прокладки, позволявшие повернуть в замке только такой ключ, который имел соответствующие прорези. Грэхем же подёргал металлические поручни двери, скованные замком, но они были явно установлены намертво.
Граф нисколько не мешал своим гостям изучать дверной замок, но потом, обронив, что им пора, подал руку герцогине. Однако она сказала, что нужно помочь милорду Фредерику, и взяла его, к зависти остальных мужчин, под руку. С другой стороны старика поддержал лорд Генри. Все остальные двинулись за ними, временами размахивая руками и стараясь не поскользнуться.
— А вы расспрашивали деревенских, Корбин? — спросил Монтгомери. — Понятно, что никто не признается, но что они говорят?
— О, эти фантазёры чего только не наговорили, — зло ответил Корбин, с досадой махнув рукой, — и про проклятие нашего рода, и про грехи моих предков, и про наказание свыше, и про дьявола, который жонглирует в склепе гробами своих жертв. Что толку слушать эти пустые россказни? — Корбин был явно раздражён. — Бредни тупых деревенщин.
Этот вечерний вояж, надо сказать, всё же развлёк гостей Блэкмор Холла, к тому же тайна гробов, меняющих своё положение в наглухо запертом склепе, что и говорить, интриговала. Однако версий почти не было, только герцогиня сказала дорогой лорду Генри, что причины подобного могут быть и мистическими.
— Возможно, нечто странное в отношениях ваших родственников и впрямь было, ваше сиятельство.
Корбин отмахнулся.
— Полно, дорогая Хильда, это нелепость. Даже если этих троих связывала незаконная любовь или разделяла самая утробная ненависть, неужели вы полагаете, что сегодня это имеет значение? Никогда не поверю, что мощи могут двигать гробами.
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — с улыбкой проронила герцогиня. — Я посмотрю в старом книгохранилище, может, найдутся какие-нибудь семейные предания.
— Ищите, ваша светлость, — усмехнулся граф, — но тут я вам не помощник. Выискивать грехи и срам предков — это Библия определяет как хамство. Мне не хотелось бы заслужить такое наименование.
— А не были ли они самоубийцами? — в тоне герцогини было что-то странное, точно она смеялась и трепетала одновременно.
Это просто роман о любви. Живой и человеческой. XV век. На родину, в городок Сан-Лоренцо, приезжает Амадео Лангирано — предупредить своих друзей о готовящемся заговоре…
Как примирить свободу человека и волю Божью? Свобода человека есть безмерная ответственность каждого за свои деяния, воля же Господня судит людские деяния, совершенные без принуждения. Но что определяет человеческие деяния? Автор пытается разобраться в этом и в итоге… В небольшой привилегированный университет на побережье Франции прибывают тринадцать студентов — юношей и девушек. Но это не обычные люди, а выродки, представители чёрных родов, которые и не подозревают, что с их помощью ангелу смерти Эфронимусу и архангелу Рафаилу предстоит решить давний спор.
Автор предупреждает — роман мало подходит для женского восприятия. Это — бедлам эротомании, дьявольские шабаши пресыщенных блудников и сатанинские мессы полупомешанных ведьм, — и все это становится поприщем доминиканского монаха Джеронимо Империали, который еще в монастыре отобран для работы в инквизиции, куда попадал один из сорока братий. Его учителя отмечают в нем талант следователя и незаурядный ум, при этом он наделен ещё и удивительной красотой, даром искусительным и опасным… для самого монаха.
Сколь мало мы видим и сколь мало способны понять, особенно, когда смотрим на мир чистыми глазами, сколь многое обольщает и ослепляет нас… Чарльз Донован наблюдателен и умён — но почему он, имеющий проницательный взгляд художника, ничего не видит?
Это роман о сильной личности и личной ответственности, о чести и подлости, и, конечно же, о любви. События романа происходят в викторианской Англии. Роман предназначен для женщин.
Кто не желает стать избранником судьбы? Кто не хочет быть удостоенным сверхъестественных даров? Кто не мечтает о неуязвимости, успехе у женщин, феноменальной удачливости в игре? Кто не жаждет прослыть не таким как все, избранным, читать чужие мысли и обрести философский камень? Но иронией судьбы все это достается тому, кто не хочет этого, ибо, в отличие от многих, знает, кому и чем за это придется заплатить.
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
Говорят, что самые заветные желания обязательно сбываются. В это очень хотелось верить молодой художнице… Да только вдруг навалились проблемы. Тут тебе и ссора с другом, и никаких идей, куда девать подобранного на улице мальчишку. А тут еще новая картина «шалит». И теперь неизвестно, чего же хотеть?
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.