Сладкое вино любви - [54]

– Я не должен был этого делать. Я был вне себя от бессильной ярости. Мне надо было выплеснуть на что-нибудь свой гнев. И я стер с лица земли всякое упоминание о том времени, о нашем счастье в этом доме. Я сжег его – остались одни уголья.

– Как, ничего не осталось? Даже фотографий?

– У Карла есть фотоснимки. И у Натали. Они пытались передать их мне. Но прошло немало времени, прежде чем я смог смотреть на них. И до сих пор мне это нелегко. С одними воспоминаниями живется проще.

И в этом он прав. Саймон отгородился от внешнего мира воспоминаниями, как стеной, удерживая Оливию на расстоянии. Она была здесь, а он – вместе со своей погибшей женой и дочкой.

Хорошо, что он не видит ее сейчас в темноте. Как, должно быть, она смешна со своей короткой стрижкой, в промокшей от пота майке.

– Послушайте, если Тесс снова начнет приставать к вам с расспросами, прогоните ее.

– Не могу, это слишком грубо.

– Тогда скажите, что вы заняты, опрыскиваете виноград ядовитыми химикатами. Я постараюсь не пускать ее на плантацию, пока вы работаете. – Бак опять жалобно мяукнул. – Он не болен?

– Да нет, с ним все в порядке.

– А ничего, что он гуляет по лесу один?

– Он не робкого десятка.

– Но здесь полно других котов-забияк.

– Не думаю. Вы перестали гулять во дворе по утрам.

Оливия моментально ощетинилась:

– Но это ваш дом. Ваш виноградник. Вы здесь хозяин!

– А я думал, дело в другом.

Он посмотрел на нее, и в его голосе ей почудился вызов.

– В чем же? – отпарировала она.

– Вы сидите по утрам на подоконнике. О чем вы думаете?

– О том, как мне повезло, что я здесь живу.

– А еще?

– О чем же еще я могу думать?

Он промолчал, но Оливия поняла, что его не проведешь. Она невольно отступила.

– Если вы думаете, что меня волнует еще что-то, то мне нечего вам сказать. Мы уже как-то говорили, что между нами ничего не может быть. Ничего. – Она перевела дух. – А если бы даже я и мечтала о чем-то, то у меня просто нет времени на себя. С меня хватит Тесс – она сущее наказание. – Оливия зашагала к дорожке. – Я, прежде всего мать. Это не значит, что я ничего не чувствую. Я живой человек, я женщина. Но и только. Даже если бы меня влекло к вам, я бы тысячу раз подумала, прежде чем поддаться чувствам. Я же не мазохистка, в конце концов.

Она повернулась и побежала вниз по склону, пристально вглядываясь в ночную тьму, чтобы не сбиться с тропинки.

Но их разговор на этом не закончился. На следующее утро она, как обычно, устроилась на подоконнике в своей комнате. Спала она не больше пяти часов. Вчера вечером Тесс вернулась в половине одиннадцатого. Потом они часа два говорили о сострадании, об уважении к окружающим и материнских чувствах. Оливия заснула не сразу, а открыла глаза с первыми лучами рассвета.

Она решила, что раз сегодня Четвертое июля, то Саймон устроил себе выходной и сейчас спит.

Но он появился точно по расписанию. Первое отличие – в руке у него не было чашки с кофе. Оливия с любопытством следила за ним. Саймон, подбоченившись, смотрел в сторону виноградника. Она поняла – что-то не так.

Он взглянул на нее через плечо и пошел по дорожке, кивком головы пригласив Оливию следовать за ним.

Сердце ее гулко заколотилось в груди. Он хочет с ней поговорить? Или что-то показать?

Она ждала, что он снова обернется и что-нибудь скажет, но он, не оборачиваясь, шел по тропинке, ведущей к винограднику. Оливия проворно стянула с себя ночную рубашку, надела футболку и шорты и, прихватив пляжные шлепанцы, на цыпочках прошла через ванную в комнату Тесс. Убедившись, что дочка спит, она быстро вернулась в свою комнату и сбежала по лестнице во двор.

Ночью прошел дождь, и вымощенные камнем дорожки еще не просохли. Оливия сунула ноги в шлепанцы и решительно зашагала по тропинке.

Июль выдался на редкость жарким и влажным. А тут еще этот дождь. Для созревания винограда погода не слишком подходящая. Наверное, именно это и беспокоит Саймона.

Она уже дошла до виноградника. Влажная земля чавкала под ногами. Оливия всматривалась в ровные ряды кустов, но Саймона нигде не было видно. Ей вдруг пришла в голову мысль, что она ведет себя крайне глупо. Ну, зачем она бросилась за ним? Надо было остаться в своей комнате, в постели.

Но не возвращаться же назад. Только у последнего ряда она заметила его. Саймон стоял у старого клена, скрестив руки на груди.

Он ждал ее. Она медленно приблизилась и остановилась в нескольких шагах, сунув руки в карманы шортов.

– Вы меня звали? – спросила она.

Он усмехнулся – почти улыбнулся.

Если от полуулыбки она чувствует слабость в коленях, то его улыбка, наверное, способна свести ее с ума, подумала Оливия. Он поманил ее пальцем.

Она сделала шаг ему навстречу и снова остановилась.

– Вы что-то сказали?

Он подошел к ней и пристально посмотрел прямо в глаза. В следующую секунду взял в ладони ее лицо и поцеловал.

В его поцелуе не было ни капли нежности – он был страстный, жадный, горячий.

Поцелуй обжег Оливию. Слишком часто она наблюдала за Саймоном по утрам, сидя на окне. Ее влекло к нему, как ко всему таинственному, запретному, несбыточному. У нее перехватило дыхание – она никак не ожидала этого.

И ей было все равно, что его объятия причиняют ей боль, – страсть не бывает спокойной и выдержанной. Оливия обвила руками его шею и прижалась губами к его губам. Внезапно она вспомнила о Тесс. Дочь сказала, что от него воняет. Нет, это запах мужского тела. Его волосы еще влажные после душа, теплая кожа, сильные широкие плечи. Она положила ладони ему на грудь, но тут же снова обняла его за шею – иначе не могла устоять на ногах.