Сладкое вино любви - [53]

– Я не знал, что у нее проблемы с чтением, – заметил Саймон, когда фейерверк погас.

– Вам и незачем было это знать, – сказала Оливия, не отрывая взгляда от залива. За первым выстрелом последовал второй, третий, расцвечивая небо в красные, белые, голубые, зеленые, желтые и розовые цвета.

– И насколько это серьезно? – продолжал спрашивать Саймон, не обращая внимания на грохот и вспышки всех цветов радуги.

– Настолько, что у нее возникают трудности с общением. А общение играет большую роль в жизни ребенка ее возраста. Ей сейчас очень тяжело.

– Она не ладит со сверстниками?

– К несчастью, да.

Снова выстрел – и вот уже по небу волнами раскинулись тысячи разноцветных звездочек.

Тесс сейчас любуется фейерверком с палубы яхты. Оливия до сих пор сомневалась, правильно ли сделала, что позволила дочери поехать. Вдруг она обидит Сета? Надо бы вернуться домой.

В этот момент над гаванью вспыхнул фейерверк в виде рога изобилия патриотичной расцветки. Оливия не сдержала восторженного возгласа.

– А когда вы поняли, что она не может читать? – спросил Саймон.

Огни на небе погасли. Оливия решила, что раз он сам вызвал ее на разговор, она вполне может задержаться на минуту-другую. На фоне темнеющего неба вырисовывался его силуэт, освещенный голубыми отблесками очередного чуда пиротехники. Он стоял у края веранды, облокотившись на перила.

Когда Оливия поняла, что у Тесс дислексия? Она помнит этот кошмар вплоть до мельчайших деталей.

– Тесс пошла в школу и никак не хотела делать уроки. То у нее живот болит, то еще что-то. Бесконечные слезы, беседы с учителями. Я должна была раньше это заметить – ей бы с самого начала стали помогать. Но вовремя обнаружить такое отклонение в восприятии очень сложно. Я знала, что она не любит играть в некоторые игры, но ведь я и сама терпеть не могла игрушки-головоломки. Мы с ней играли в те игры, которые ей нравились.

– А вы читали ей, когда она была маленькой?

Прогремел очередной фейерверк, но Оливия больше не смотрела на небо. Что-то в голосе Саймона заставило ее представить себе, как он сам читает своей дочке Лиане. Она хотела было спросить его об этом, но вовремя спохватилась «Воспоминания причиняют ему боль. Не береди его раны, Оливия Джонс».

– Да, конечно, – ответила она на вопрос. – И до сих пор читаю. Когда дочка была совсем маленькой, я читала ей книжки, которые не смогла прочесть в детстве. Просто не умела читать – и все. Когда же научилась, то эти сказки были мне уже не интересны. Поэтому я заново открывала их для себя вместе с Тесс. Наверное, из них я почерпнула для себя больше, чем моя дочь. Мне надо было научить ее различать буквы, и я бы вовек не узнала о ее беде, но я не стала с ней заниматься. Боялась неправильно научить. Мы часто перечитывали книжки, и понемногу Тесс стала прочитывать страницу за страницей. Мы установили очередность – одну страницу читаю я, другую – она. Я радовалась, что у меня такая способная дочка. Она и вправду способная, но мне было приятно, что она опережает в развитии своих сверстников. Обыкновенное родительское тщеславие, не так ли? Однажды мы читали нашу любимую книжку, и я случайно перелестнула две страницы сразу, но Тесс продолжала читать с той страницы, которую я пролистнула. И я поняла, что читать она так и не научилась, а просто выучила книжку наизусть. Но даже тогда мне и в голову не пришло, что это тревожный сигнал. Я радовалась, что у нее такая хорошая память.

Оливия провела рукой по волосам и улыбнулась:

– Вы получили слишком подробный ответ на свой вопрос.

В небе снова расцвел фейерверк, в доме Саймона было по-прежнему тихо. Очевидно, гостей там не было.

– Но я ведь сам вас об этом спросил, – сказал Саймон.

Бак протяжно мяукнул – его тень мелькнула в траве. На залив спустилась ночь. Оливия понимала, что ей придется возвращаться обратно в темноте, и чем скорее она повернет назад, тем лучше, но нельзя же вот так просто взять и уйти!

– Так это ваш дом? – спросила она. Интересно, как он выглядит внутри?

– С женой и дочерью я жил в другом доме. И сжег его, когда они погибли.

– Сожгли? Но зачем?

– Я построил его для них. Но они погибли.

– И ваш дом сгорел?

– Дотла.

– А деревья? Они так плотно обступают дом.

Послышался звук, похожий на сдавленный смех. Оливия никак не ожидала этого от Саймона. Он покачал головой. Бак снова мяукнул.

– Вы пытаетесь меня напугать? – спросила она.

– А мне это удалось?

– Не вполне.

– Вам все равно, что я могу быть жестоким?

Оливия вспомнила, как несколько часов назад кричала на Тесс у яхт-клуба. Как она была зла! Хорошо еще, что дело не дошло до рукоприкладства. Но горе Саймона не сравнить с ее минутным недовольством собственной дочерью.

– Не знаю, что бы со мной было, если бы я потеряла самых дорогих мне людей. Если нельзя уехать из этих мест, тогда лучше всего уничтожить любое напоминание о прошлом.

Он молчал. Его профиль четко вырисовывался на фоне светлой полоски океана, в котором отражались вспышки фейерверков. Но Саймон, казалось, вернулся в свой мир четырехлетней давности.

«Пора уходить», – подумала Оливия.

Но тут он заговорил, и в голосе его слышалась такая боль, что она не смогла уйти.