Сладкое вино любви - [32]

– Ты потерялась? – спросил он.

Я покачала головой.

– Тебя кто-то напугал?

Я снова покачала головой и убрала мокрые пряди с лица.

– Ты чуть не плачешь. Тебе плохо?

Да, я замерзла, промокла, мне было страшно и одиноко.

– Я хочу домой.

Карл бросил взгляд в сторону фермы:

– Да вот же дом.

Но я не считала домом это мрачное каменное здание.

– Мой дом в Нью-Йорке.

– Я был в Нью-Йорке – мне там не понравилось. Здесь лучше.

– Почему?

– Воздух чище, деревья, вода.

– У вас тут только дождь и грязь, – заявила я.

– А ты знаешь, что такое грязь?

– Знаю – мокрая земля! – обиженно выкрикнула я, решив, что он нарочно разговаривает со мной, как с маленькой.

Карл спокойно возразил:

– Только снаружи. А внутри – почва, из которой все растет. Нигде больше нет такой земли. – Он присел на корточки и провел ладонью по мокрой грязи. – Видишь? Она мягкая, рыхлая, хорошо впитывает воду. На ней можно столько всего вырастить.

– А я не хочу ничего выращивать!

Он встал и подставил грязную ладонь под дождь.

– Это потому, что ты хочешь обратно в Нью-Йорк. Но теперь ты живешь здесь, у нас.

– Все мои друзья в Нью-Йорке.

– Заведешь новых.

– И школа в Нью-Йорке.

– Наша школа не хуже.

– Я здесь не останусь! Поеду обратно в Нью-Йорк!

– Это тебе родители сказали?

Нет, ничего они не говорили. Как только это дошло до моего сознания, мои глаза наполнились слезами. Едва сдерживая слезы, я чувствовала себя самым несчастным человеком на свете.

– Такая одежда никуда не годится, – озабоченно нахмурился Карл. – Тебе надо надеть брюки, ботинки потолще и куртку, как у меня. – С этими словами он снял свою куртку и накинул мне на плечи.

Контраст между грубой шерстяной курткой и моим голубеньким пальтишком был слишком велик, но его куртка была гораздо чище и теплее, чем моя промокшая и грязная одежда.

– Идем, я провожу тебя домой. – Он махнул рукой, приглашая следовать за ним. Дождь уже успел смыть грязь с его ладони.

– И вы носили все эти вещи? – спросила Оливия Наталм.

– Какие вещи?

– Ну, джинсы, ботинки, куртку, как у Карла.

Натали взяла со стола фотографию, изображавшую группу подростков на уборке картофеля. Реставрируя снимок, Оливия решила, что здесь только мальчики. Но Натали загадочно улыбнулась, и Оливия внимательнее вгляделась в нечеткие лица детей.

– Так это вы и есть? – спросила она, указав на подростка, который, несмотря на джинсы, рубашку и грубые ботинки, выглядел совсем не по-мальчишески.

Натали кивнула.

– Вот это Карл. Это мой брат Брэд. Карл и Брэд были примерно одного возраста. Эти двое – сыновья наших соседей. Мы давали им картофель и кукурузу в обмен на молоко.

Оливия смотрела на девочку в джинсах. Она уже знала, что семья Натали потеряла почти все, прежде чем переехать в Асконсет, но никак не могла в это поверить. В своих фантазиях она рисовала для Натали жизнь роскошную и праздную, И горькая правда поразила ее.

– Сколько вам было лет в ту пору?

– Около семи.

– И вы работали в поле? – недоверчиво спросила Оливия.

– Всем приходилось работать.

– А как же закон, запрещающий детский труд?

Натали улыбнулась:

– Эти законы не распространяются на семью, которая выращивает овощи, чтобы хоть как-то прокормиться. Нам еще повезло – мы не закладывали имущество и ферму. В начале тридцатых фермерские доходы так упали, что многим пришлось продать плантации: цены на фермерскую продукцию были такими низкими, что вырученных денег не хватало на выплату закладной. – Она указала на соседских ребятишек: – Они лишились своей фермы.

– И что с ними было дальше?

– Мой отец выкупил закладные. А мальчишки, когда подросли, работали у нас на маслобойне.

– Я думала, ваш отец остался без гроша.

– По нью-йоркским меркам – да. Но все относительно. Он скупил соседские фермы за бесценок.

– Где же он взял деньги?

Натали показала ей фотографию, запечатлевшую Джереми Берка на тележке, нагруженной теми же бочками, что Оливия видела на снимке с Карлом и лошадкой.

– Вино? – догадалась она.

Натали кивнула.

Оливия осторожно спросила:

– Во время Депрессии вы существовали на средства от продажи вина?

– Мы производили не так уж и много. У нас не было технологии, То, что вы видите на этой фотографии, – весь наш урожай за сезон. Но цены на вино были гораздо выше цен на овощи. Черный рынок и «сухой закон» сделали свое дело.

– А вы не боялись, что попадетесь?

Натали ответила не сразу.

– Мне кажется, отец втайне надеялся, что его поймают. Он так и не смог оправиться от финансового краха. У него была врожденная деловая хватка, но чувство вины и стыд отравляли ему жизнь. Посмотрите на эту фотографию – сколько невысказанной боли в его глазах. Он был сломлен неудачами. Когда-то крепкий и сильный, он похудел, осунулся. А ведь мы не голодали – просто он мало ел. Если бы его наказали за нелегальную продажу вина, ему, наверное, стало бы легче.

Но этого не произошло, – продолжала Натали. – Невозможно наказать всех нарушителей – их было слишком много, гораздо больше, чем агентов-наблюдателей. Мой отец продолжал продавать вино, что позволило нам скопить не много денег на будущее. «Сухой закон» был отменен в 1933 году, и наше вино сразу упало в цене – по правде сказать, качество его оставляло желать лучшего. Но у отца уже созрел новый план. Он выписал из Европы черенки виноградных лоз и стал разводить виноград. – Она печально усмехнулась. – Бедный папа, у него ничего не получалось, сорта не приживались. Земледельца из него не вышло.