Сладкий роман - [4]

— Дорогая нам надо серьезно поговорить. Думаю, откладывать разговор не этично и не гуманно. Взрослые люди не должны потворствовать произрастанию фальшивых иллюзий. — Эрик сложил на коленях руки и выпрямился в кресле. Узкое, бледное лицо выражало непоколебимую решительность, основанную на чувстве собственного превосходства.

Патриция молчала, перебирая браслет похолодевшими пальцами. Она любила этого человека уже три года, и лишь забеременев, смогла отказаться в общении с ним от официального «вы». Но перейдя с женой на интимный тон, Эрик не лишился возвышающего его над обыденностью и житейской пошлостью пьедестала.

За обеденным столом, во время лирических прогулок вдвоем, и даже в постели с любимой супругой он оставался достойным отпрыском древнего рода Девизо, относящегося чуть ли не к наследникам Юлия Цезаря.

— Доктор Эванс сообщил мне, что в результате произведенной операции, ты лишилась возможности материнства. — Эрик великодушно сжал руку сраженной известием жены. Он вряд ли простил её, но считал гуманным создать видимость прощения. — Физические упражнения и строгая диета позволили бы избежать хирургического вмешательства и связанных с ним последствий. Но в вашей семье, как известно, легкомыслие сочетается с ленностью и пристрастию к сладостям.

Патриция не слушала. Тихие слезы катились по её щекам, а на душе было пусто, как и в бесплодном теперь, ноющем животе. Вот так в одно мгновенье разрушилась её благополучная, до мелочей налаженная жизнь.

— Бессмысленно изводить себя запоздалыми упреками, — Эрик выдавил фальшивую улыбку. Ему было приятно, что жена страдает от своей потери, в которой сама же, конечно виновна. Эванс по доброте душевной говорил об узких костях таза госпожи Аллен и злой случайности, повернувшей плод в самое неудобное для родов положение. Но Эрик Девизо не сомневался — если бы супруга хоть отчасти была наделена присущим ему здравым смыслом и старательно придерживалась советов мужа, они бы имели не одного, а нескольких отменных сыновей.

— Боже… Боже! Мне так горько, Эрик… Я… я должна была умереть! Пат зарыдала, спрятав лицо в ладонях.

— Перестань, не следует усугублять свое недомогание. — Муж поморщился и крепко стиснул тонкие губы. На секунду он задумался:

— И ещё одно. Это надо решить прямо сейчас, Патриция. Если хочешь, воспринимай сказанное, как ультиматум с моей стороны. — Эрик не счел нужным, отложить неприятный разговор. Ему хотелось нанести ещё один удар обманувшей его лучшие надежды женщине. Этой изнеженной, очаровательной, беспечной как птичка, французской красотке, которую он однажды возжелал с такой силой, что сделал своей женой. — Милая, речь идет о судьбе нашего брака, — голос Эрика стал изуверски вкрадчивым. — Ты никогда больше не выйдешь на сцену, если имеешь намерения остаться со мной. Ты должна стать примерной женой и матерью. Не такой… не такой вертушкой, как это принято в твоей семье…

Патриция промолчала, опустив мокрые ресницы. Ее всегда больно ранила неприязнь мужа к своей матери, Парижу, Франции, — всему, что окружало её с детства — порханию музыки в просторных комнатах, запаху свежей краски, исходящей от приобретенных отцом картин, открытости и демократизму их шикарного «богемного» парижского дома, духу грациозной непринужденности, легкой насмешки в решении всех жизненных проблем, включая самые серьезные, относимые Эриком к рангу «стратегически важных действий». Аллены славились широтой взглядов, утонченностью вкусов, великодушием и снисходительностью, свойственными редкому союзу богатства и искусства.

Патриция гордилась своей семьей, не позволяя обычно Эрику переходить в открытое наступление. Cейчас у неё не было сил возмущаться, спорить, сетовать, просить пощады. Неудержимо клонило в сон и хотелось, что бы этот человек с убийственно — спокойным голосом ушел.

— Потом, потом поговорим, Эрик. Прошу тебя, позже. Мне нехорошо.

— Теперь или никогда. Я хочу разорвать этот порочный круг сейчас же. Хорошая актриса не может быть достойной супругой, а достойная супруга не станет лицедейкой. Выбирай.

— Хорошо. Ты победил, Эрик, — Патриция горько улыбнулась, зная, как всегда льстило мужу придуманное ею обращение — «Мой победитель». Сейчас в её голосе сквозила грустная ирония.

— Отлично. Остальное обговорим дома, — довольно кивнул Эрик, не выносивший «психологических драм» — и нажал кнопку звонка. В дверях тут же появилась Сесиль, а за нею медсестра с запеленатым младенцем в руках.

— Ну, наконец — то! Поздравляю, девочка моя! — Сесиль бросилась к дочери, почти оттолкнув освободившего ей место зятя. — Почему слезы, милая? Сегодня у нас большая радость! Ну-ка, возьми, подержи свою малышку — она такая прелесть!

Патриция неуверенно придержала рукой дочь, уложенную ей под бок медсестрой.

— Мама, ты ещё не знаешь… — начала она.

— Все, все знаю, дорогая. Значит, так распорядились на небесах. Там решили, что наша крошка должна стать единственным сокровищем своей семьи, главной и неповторимой. — Сесиль склонилась над ребенком, дотронувшись до сжатой в кулачок крошечной ручки. — Эрик, дорогой, подойдите же ближе, не бойтесь!