Сладкий перец, горький мед - [45]

Ясное дело, без Владимира Алексеевича здесь не обошлось. Он имеет слишком большое влияние на дочь. Да и от кого еще могла Таня узнать о Любкиной беременности? Только от него. А впрочем, какая теперь разница, когда ситуация уже вышла из-под контроля? Господи, ну почему же все так сложно?! Почему это случилось теперь, когда он, наконец, сумел подобрать к Тане ключик? Ведь он бьется за нее почти уже шесть лет, он разгадал ее сложный характер, он уже почти добился ее. Оставалось только развестись и жениться на Тане. Так нет, именно теперь Любке надо было забеременеть!

И опять проявился "замечательный" Танин характер. Ведь любая другая уже давным-давно выслушала бы его и простила. Любая! Но не Таня. Эта просто отказывается его слушать. Ну и как же он объяснит ей, что ничего страшного, в сущности, не произошло? Как?! Если она, строптивица такая, твердит, как заведенная: "Я тебя не люблю, и никогда не любила". И это еще самые ласковые из ее слов… Ничего теперь не поделаешь. Все пропало. Все шесть лет — коту под хвост. Придется все начинать сначала. И прежде всего — выждать какое-то время, дать остыть ее праведному гневу…

Зато Любаша упивалась своим новым положением. Вернее, сначала она испугалась, не будучи уверенной в том, что "автором" ее нынешней беременности стал законный муж. Но после скрупулезных подсчетов она пришла к выводу, что, по всей вероятности, носит под сердцем дитя Дрибницы. Конечно, она не была в этом абсолютно уверена, да и о какой гарантии могла идти речь при ее-то не то работе, не то хобби? Просто ей казалось, что уж на этот-то раз, скорее всего, ей удалось наконец-то забеременеть именно от мужа. Да и сколько можно беременеть от кого попало?! Уж к третьему-то разу она должна была научиться делать это правильно? По крайней мере, думать о том, что это ребенок Дрибницы, было очень приятно и спокойно.

Чего не скажешь о самом Дрибнице. Собственно, внешне он почти не проявлял недовольства интересным положением супруги. И тем не менее и без того непростые семейные отношения стали еще хуже, если может ухудшиться то, что хуже быть просто не может по определению. Внешне это вылилось в теперь уже полное отсутствие сексуальных отношений. Но как раз это-то Любашу совсем не напрягало. Уже давно прошли те времена, когда она еще надеялась что-то изменить в этих отношениях, научить Вовку настоящему сексу, показать ему, КАК это можно делать, и что делать можно ВСЁ, все, чего душа пожелает. Все ее попытки раскрыть ему прелести секса, продемонстрировать свои умения в этой области, приобретенные за годы вольготной жизни, разбились о ледяные глыбы презрения, которыми одаривал ее дорогой супруг. За месяцы семейной жизни они практически не разговаривали. Лишь в первые пару недель, как бы приспосабливаясь друг к другу в бытовом отношении, изредка обменивались фразами типа: "Это мой шкаф, свои вещи клади на другую полку" да "У меня закончились деньги на продукты, выдай, пожалуйста, следующую порцию". С течением времени установились многочисленные негласные правила совместного проживания, вроде очередности посещения ванной по утрам или графика выдачи денег на ведение домашнего хозяйства. Вслух обсуждалось только то, что нельзя было назвать привычным, как, например, сообщение о наступившей беременности. Все остальное происходило в полном безмолвии. Как, например, Любашины отлучки до позднего вечера по четвергам, ночные возвращения Дрибницы и вытекающий их них скотский секс на скорую руку. Но теперь и это, крайне скромное, проявление интереса к супруге, резко сошло на нет. Встречаясь взглядом с некогда таким желанным мужем, Люба читала в нем лишь неприкрытое презрение. Удивительно, но и это теперь ее мало волновало: "Презираешь? Да презирай себе на здоровье! Если б ты знал, как я тебя презираю, вот тогда тебе стало бы страшно! Но я тебе этого не покажу, я, в отличии от тебя, примерная жена".

Теперь, когда в ее жизнь вернулись мужички под предводительством Елисеева, ей было совершенно наплевать на Дрибницу. Но и ставить точку на семейной жизни не входило в ее планы. Зачем?! Ведь, если отбросить в сторону презрительные Вовкины взгляды, все не так уж плохо. Он — по-прежнему очень перспективный бизнесмен, и, несмотря на то, что они продолжали жить в скромной квартирке, Люба была уверенна, что это временно. Будет и на ее улице праздник! Ну и что, что он полный ноль в постели? Что ж она, не найдет ему замену? Да запросто, уже нашла! Да у нее этих мужиков — целый взвод! Захочет — еще больше будет. Главное, что муж ее личной жизни не помеха! Она уже полгода, несмотря на замужнее положение, по четвергам в сауну бегает! И никто еще ее ни разу не спросил, куда это она с такой регулярностью отправляется, и откуда это она приходит так поздно, да еще и с довольной физиономией. Вот только что делать с беременностью, свалившейся на нее так некстати? А может, как раз наоборот, очень даже и кстати? Может и так, да к мужичкам с животом бегать как-то не совсем удобно, как бы Елисеев ей замену не подыскал…

Елисеев… Ах, какой замечательный мужик! И красавец, и в интимном плане силен, да еще и такая "шишка"! Вот бы кого на себе женить… Да где там. Он с нескрываемым удовольствием пользуется и Любашиными услугами, и про Галку-экзотку не забывает. Да кроме них, наверняка еще пара-тройка любовниц имеется. Нет, такие мужики от жен не уходят… Да и зачем? К их ногам и так все бабы валятся совершенно самостоятельно. В глубине души Люба носила надежду, что дитя в ее утробе вовсе не дрибницинское, а елисеевское. А потом, когда она родит, Елисеев младенчика увидит и подивится схожести на себя самого, и от радости такой оттает его каменное начальницкое сердце, и бросит он жену свою законную, детей своих подросших, да и поведет под венец Любушку-голубушку, и станут они жить-поживать на зло Дрибнице, а он пусть от зависти подавится, а лучше — вообще от горя, что потерял такую женщину, повесится, и оставит ей в наследство и квартиру, и машину с гаражом, и весь-весь бизнес, а она станет этим бизнесом управлять, и станет совершенно крутой бизнеследи…