Сладкий перец, горький мед - [36]

Когда первый семейный половой акт завершился (вернее, завершился он только для мужа — жена же не получила ни одной положительной эмоции), Дрибница повернулся к супруге голым задом и молниеносно заснул. Люба же, совершенно ошарашенная произошедшим, заснуть даже не пыталась. Всю ночь она искала объяснения странному поведению Володи на супружеском ложе, боясь поверить в то, что подобное поведение не является для него исключением из правил. Нет, не может быть, чтобы Вовка Дрибница, самый завидный жених во всем институте, да и не только в институте, а, пожалуй, и в городе, оказался редким неумехой в постели. Не может быть! Наверное, он был слишком пьян и ничего не соображал. А утром он проснется, и она покажет ему высший класс. Он будет пищать и плакать от восторга!

Утром, уловив едва заметное подрагивание век, свидетельствующее о близком пробуждении супруга, Люба, мурлыкнув поэротичнее, сунула руку под одеяло, вознамерившись приласкать детородный орган Вовки Дрибницы. Почувствовав прикосновение, Вовка вздрогнул, с отвращением отбросил наглую руку, посягнувшую на его честь, одарив жену фразой:

— Не смей вести себя, как шлюха! Где твое достоинство?!

Люба замерла с дурацкой улыбкой на лице, ожидая, что вот сейчас он рассмеется собственной шутке. Но Вовка встал, схватил валявшиеся на полу трусы и быстро прошел в ванную, сверкая бледной, незагоревшей задницей.

Целый день он сердился на нее, лишь изредка обращаясь с какой-нибудь фразой, и то только тогда, когда молчать было уже совсем невозможно. На людях он улыбался, раскланиваясь направо-налево, охотно общался со знакомыми и родственниками, но на Любу даже не смотрел. Сегодня гостей было гораздо меньше вчерашнего и Вова в основном выглядел повеселее. Но временами впадал в странный ступор, уставившись в одну точку и не реагируя ни на что. На нестройные крики "Горько!" отвечал с улыбкой, но тоном, не терпящим пререканий: "Хватит, вчера нацеловались". А в разгар веселья вообще исчез, оставив Любу одну за свадебным столом…

Таня не пошла догуливать на второй день. Не пошли и родители. Семейство Голиков на праздничном банкете в этот раз было представлено только Сергеем. Ну тому, ясное дело, был бы повод да халявная выпивка.

Семейство было почти в полном составе и с интересом смотрело новую комедию Рязанова, когда раздался звонок. Открывать пришлось Татьяне, как самой молодой. На пороге стоял Дрибница.

Едва переступив порог, прямо в коридоре, на глазах родителей бухнулся на колени, зарылся лицом в Танин халат, и заплакал. У изумленных хозяев отнялись языки, и они молча взирали на необычную картину. Выплакавшись, Вовка встал, прижал Таню к груди, поцеловал в золотую макушку:

— Что я наделал?! Что ты наделала! Довыступалась, довыпендривалась! Что мы натворили?! Что теперь делать?

Таня от удивления не могла и слова сказать. Родители тоже были в шоке. Так и не дождавшись от гостеприимных хозяев приглашения войти в комнату, Дрибница прошел и сел на диван.

— Дядя Вова, тетя Ада! Хоть вы бы на нее повлияли! Упрямая, как сто чертей. Я ж ей проходу не давал, я ж столько лет за ней, как собачка на привязи… А она…, - повернулся к примолкшей Татьяне: — Чего ты добилась со своей гордостью? Искалечила три жизни, радуйся теперь…

— Почему три?

— Твоя, моя и Любкина.

— А-а, — протянула Таня. Усмехнулась про себя. Он был так искренен сейчас, что как-то не хотелось огорчать его известием, что испорченной с полным основанием можно назвать только его жизнь. Да и то без Таниного участия. Почти.

Дружненько помолчали. Потом Вова торжественно заявил:

— Я тебя умоляю — потерпи годик. Я через год разведусь и мы поженимся. Потерпи немножко. Год, только один год! Прошу тебя, не выходи замуж! Я не могу развестись с ней сразу, это будет неприлично и слишком больно. Она этого не заслужила, она ни в чем не виновата. Я прошу у тебя всего один год. Слышишь? Не смей выходить замуж!!!

***

После свадьбы Дрибница очень изменился. Он приходил к Тане каждый вечер — она гнала к жене. Однажды нарвался на Владимира Алексеевича в дурном настроении, выслушал наставления: мол, ты человек женатый, обремененный определенными обязательствами, вот и выполняй их, а дочку мою оставь в покое. Помогло лишь отчасти — стал звонить по телефону, умоляя о встрече. На Танины недвусмысленные отказы слезно просил:

— Ну пойдем с Тимошкой погуляем. Хоть одним глазком на тебя взгляну… Хоть пять минут!

Иногда Таня, использовав все методы тактичного отказа, вынуждена была уступить столь настойчивым просьбам. Но пять минут растягивались на два часа. Иногда Таня не могла вырваться от привязчивого влюбленного до глубокой ночи. Если раньше Вова исполнял любую ее приходь, независимо от того, совпадала ли она с его личными намерениями или нет, то теперь все изменилось. Он стал не только навязчивым, но откуда-то появилась несвойственная для него настойчивость. Все сложнее было уклоняться от его назойливых ласк. От неумелых, грубых поцелуев болели губы, неласковые руки все чаще норовили нырнуть под легкий свитерок.

Таня гнала его домой, но Вовка не только не слушался ее, но и не давал возможности уйти самой. Говорить с ним по-прежнему было неинтересно, и, если раньше Таня впадала в тоску от его возвышенной любви, то теперь все чаще ее охватывало отчаянье от его настырности, упертости и чувственной неумелости. Ах, если бы он был хоть наполовину нежен и ловок, как Патыч, она многое могла бы ему простить и, возможно, даже позволить. Но и руки, и губы его неизменно причиняли если и не боль (хотя без нее не всегда обходилось), то уж чувство омерзения непременно.