Сладкий перец, горький мед - [16]

К немалому его удивлению, особой радости появление Патыча в гараже не вызвало. Больше того, с ним откровенно не хотели разговаривать: мол, сказали же, нужны именно квалифицированные рабочие. Но отношение к Лешке изменилось после того, как парень быстренько покопался в стоящем в сторонке мотоцикле и тот, упрямо чихнув пару раз, таки завелся. Правда, кроме мотоциклов, Патыч ничего чинить не умел. Да и то только "Урал", как у его соседа дяди Грини. Но завгар решил, что парень, пожалуй, перспективный и взял Лешку учеником механика.

С того дня и началась у Патыча другая жизнь. Тусоваться со старыми приятелями уже не было времени. Станция техобслуживания, а попросту — гараж, находилась довольно далеко от дома. Теперь два с лишним часа в день Лешка тратил только на дорогу туда и обратно. Да на работе целый день выматывался. Платили же, как ученику, сущие копейки. Мотоциклов, тем более "Уралов", было не так много, как хотелось бы. А в другой технике Патыч пока не разбирался. Да и к клиентам его пока не подпускали, предпочитая мзду класть в один карман, а не делиться с нахлебником. Так что в материальном плане Лешка, пожалуй, ничего и не выиграл. Скорее, даже проиграл: он с малолеток больше струшивал, нежели зарабатывал честным трудом. К тому же, теперь приходилось целыми днями ходить в промасленной робе с грязными по локоть руками.

Зато самооценка явно повысилась. Ходил теперь Лешка с гордо поднятой головой: мол, я — рабочий человек, честно зарабатываю на хлеб. Да и Таньке теперь будет чем возразить, если еще раз осмелится сказать, что он, Патыч, никто, человек без имени. Есть у него имя, есть! Он теперь — Лешка Карпов. Теперь только старые друзья кличут его по-старому, но ведь он с ними почти и не видится. С Танькой, впрочем, тоже… Увы, совсем не остается времени на любимую девушку.

Но Лешка не забыл о ней. Напротив, он работать-то пошел только ради того, чтобы через три года, когда Танька немного подрастет, второй раз сделать ей предложение. И тогда у нее не будет повода отказать ему. Ведь он уже научится зарабатывать деньги. И пусть у него еще не будет собственной квартиры, но уже не придется краснеть от стыда за нищенскую обстановку в материном доме. Ведь в первую очередь Лешка будет тратить деньги не на себя, а на мебель, на ремонт. Он во что бы то ни стало должен успеть привести квартиру в божеский вид за три года, чтобы не стыдно было привести в дом жену.

При этих мыслях в груди странно теплело. Так приятно было думать о Таньке, как о жене. Правда, она еще совсем маленькая. И о чем он, идиот, думал, когда так усердно пытался затащить ее в постель? Она же еще совсем малышка, сущий ребенок… Разве можно обращаться с ней так грубо?

Когда он вспоминал безобразную сцену в подъезде, как отхлестал недоступную девчонку по щекам, ему становилось одновременно гадко и страшно. Гадко, что он оказался таким подонком и смог поднять руку на женщину. Нет, не на женщину. Никак не поворачивался язык назвать Таньку женщиной. Она же девочка, кроха, такое нежное созданье. А он… Теперь презирал себя за ту низость. Вот только в тот момент он почему-то не думал, что поступает недостойно, мерзко. Тогда такое поведение казалось ему нормальным, он должен был показать девчонке, кто в доме хозяин. Показал… Теперь вот сходит с ума от страха: а вдруг действительно не простит? Вдруг это не пустая угроза, а жизненный принцип?

Теперь у Лешки не было возможности встречать Таню из школы. Да и вечерами вырываться тоже не всегда получалось. Зато в выходные приходил обязательно. Да только что толку-то? Говорить с Патычем по телефону она отказывалась, приглашения куда-либо отвергала начисто, с высокомерием, вовсе ей не свойственным:

— Я сказала: я с тобой никуда ходить не собираюсь! И не теряй зря времени. Не ходи, не звони — ты меня потерял.

Приходилось выжидать иной раз несколько часов кряду, пока она не выводила зверя на прогулку. Зверь-не зверь, скорее так, зверюлька: собака размером с тапочек, но гулять-то все равно нужно. Вот только благодаря песику и удавалось Патычу увидеть предмет своего вожделения. При личной встрече Таня была более снисходительна к обожателю, разговаривала с ним почти нормально, но без особых любезностей. При малейшем намеке на дальнейшие отношения следовал незамедлительный ответ: не старайся, не прощу.

Так как со времени безобразного избиения прошло уже больше двух лет, Патыч начал верить ее словам. Ведь сколько раз за это время он уже извинялся, и на коленях стоял в людном месте, и цветы приносил, а прощения так и не добился. И страшно было, и азарт распирал: все равно моя возьмет, все равно женой моей будешь. А червячок сомнения терзал исподтишка: накося, выкуси! Рылом не вышел, не твоего уровня невеста.

Скольких поклонников за эти два года он отучил таскаться за ней! Таня шипела на него за это, кричала, топала ногами, а Патыч знай свое дело делает: никого не потерплю рядом с тобой, так и знай! Ты моя и ничьей больше не будешь. Таня громко возмущалась, но внутри, Патыч ясно это видел, ей льстили Лешкины слова.

Время шло, подрастала Лешкина невеста, и все страшней ему становилось. Из гадкого утенка, неизвестно, чем привлекшего внимание Патыча, Танька выросла настоящей красавицей. Он и сам поражался произошедшим в ней переменам. От ее неожиданной красоты иной раз у Патыча перехватывало горло, но сказать, что такая перемена радовала его, было бы неправдой. Она ведь и раньше не больно-то его привечала. Теперь же все еще больше усложнилось. Таня — студентка, красавица, выучится — экономистом будет. А он, Лешка, кто такой? Конечно, он теперь не безработный бездельник, он — рабочий человек, но захочет ли Танька замуж за простого работягу? И пусть он со временем будет хорошо зарабатывать — он, собственно, уже сейчас многое мог бы себе позволить, если б не благоустройство квартиры, ведь уже давно не ученик, уже вполне неплохой механик, — но захочет ли она, девушка из хорошей семьи, с высшим образованием, связать себя с простым механиком, провонявшим соляркой? Сомнения росли, как снежный ком, но Патыч гнал их прочь: захочет-не захочет, какая разница? заставлю, все равно моя будет.