Сладкий перец, горький мед - [15]

— Ай, какая девочка! Чудо как хороша! Просто ковер-самолет. С такой не упадешь, — хохотнул, и прошел себе мимо, вполне довольный собственной остротой.

Сима, не ожидавшая такого оскорбления, побелела, губы мелко затряслись и, вместо того, чтобы ответить обидчику по заслугам, она прямо здесь же, в зале, разревелась белугой. Обида от незаслуженного принародного оскорбления легла на боль, причиненную Вадимовым предательством, и остановить Симины слезы уже не представлялось ни малейшей возможности. Гинеколог же, словно почувствовав что-то, оглянулся на нее и, увидев заплаканное лицо несчастной, "пожалел":

— Что ты, детка, не плачь. А то как бы не похудела ненароком…

С тех пор Сима прочно засела в четырех стенах. Теперь подругам не удавалось вытащить ее даже в кино: мало ли идиотов на свете, вдруг и там нарвется на комплимент? И она сиднем сидела дома, выбираясь только на лекции и обратно домой. Бедняжка усердно пыталась похудеть, лихорадочно подсаживаясь то на одну диету, то на другую, но ничего не помогало. А Таня с Луизой вынуждены были теперь везде бывать только вдвоем. Зато поводов для ревности стало намного меньше.

Однажды подруги возвращались домой довольно поздно. Собственно, ехали они вовсе не домой, а к Луизиной бабушке-татарке с ночевкой, так как ее родители затеяли ремонт, и, дабы великовозрастное дитя не надышалось ядовитых паров краски, отправили ее, как Красную Шапочку, к бабушке. Ну а та, чтобы не так скучно было у старушки, захватила с собой подругу. Жила бабулька всего-то в двух кварталах от родственников, так что ехать пришлось недалеко, вот подружки и припозднились. Однако в дороге умудрились немножко поссориться — Таня неосмотрительно "прошлась" по поводу внешнего вида Луизы (о, та выглядела просто супер: красные джинсы чуть не лопались на объемной заднице, подчеркивая нестандартную фигуру; желто-зеленая прозрачная блузка мало того, что не могла скрыть прелестей своей хозяйки, так еще и не застегивалась на огромной груди татарской красотки) и теперь Луиза, привычно прядая ноздрями, как лошадь после бешеной скачки, демонстративно молчала, не позволяя подруге забыть о нанесенной обиде. Автобус остановился на остановке. Луиза уже вышла, вслед за ней вышла и Таня. У дверей стояли несколько парней, намеревающихся сесть в автобус. Когда Таня выходила, один паренек схватил ее за руку:

— Постой, подожди!

Таня от неожиданности чуть не подпрыгнула, попыталась было вырваться, но парень держал крепко:

— Подожди, не уходи! Я искал тебя. Я видел тебя во сне. Ах, черт, как не вовремя! Я так спешу, я сегодня уезжаю…

Водитель недовольно посигналил, мол, или садись, или отпусти двери, не срывай график. Парень отпустил Танину руку, поднялся на первую ступеньку и прокричал сквозь закрывающиеся двери:

— Во вторник, в семь, здесь же! Я буду ждать тебя, слышишь?..

А автобус уже ехал дальше. Луиза, обиженная тем, что во сне видели не ее, прошипела сквозь зубы:

— Придурок, — при этом красноречиво глянув на Таню. Мол, надеюсь, ты понимаешь, что это чушь собачья и никто нигде тебя ждать не собирается.

А Тане так понравилось это маленькое приключение. Он искал ее, он видел ее во сне. Конечно, скорее всего это вранье, но как романтично! А вдруг?..

Вдруг не произошло. Вообще-то Таня и не собиралась идти на эту встречу, да и, честно говоря, сама сомневалась, что она может состояться. Но случилось так, что именно в это время ей довелось возвращаться после семинара и она проезжала ту остановку не в семь, но минут в десять восьмого. Стоит ли говорить, что никто ее там не ждал. Впрочем, ее разочарование было совсем-совсем легким…

***

Слова пятнадцатилетней девчушки ранили больно, но, поразмыслив над ними, Патыч пришел к выводу, что Таня права. Кто он такой? В двадцать лет не имеет ни образования, ни профессии, ни работы как таковой. Сколько можно выколачивать из пацанов-дистрофиков карманные деньги, сколько еще малолеток нужно лишить невинности, чтобы усмирить свою гордыню за один-единственный прокол с Танькой? А может, действительно пора взяться за ум? Сколько можно жить на нищенскую материну пенсию? Вопрос хороший, только ответить на него сложно.

Чем он может заняться, чтобы и не уголовнонаказуемо, и материально-существенно? Ведь вкалывать чернорабочим где-нибудь на стройке, или грузчиком в гастрономе очень не хотелось. Конечно, на высокоинтеллектуальный труд он и не претендовал — куда ему, с незаконченным средним образованием? Но и ставить крест на себе в двадцать-то лет не хотелось. Как не хотелось и на зону, на отсидку за какую-нибудь юношескую проделку. Армия ему, слава Богу, не грозит, и вовсе не по болезни. Просто так уж оказалось, что он — единственный сын престарелой мамаши, да еще и инвалида, а это значит, что доблестная наша армия очень постарается обойтись без бойца Карпова Алексея Пантелеевича, проще говоря, Патыча.

Долго думал Лешка, чем таким полезным себя занять. То ему работа не подходит, то он не подходит работе. Пока, наконец, не наткнулся на газетное объявление, гласившее о том, что станции техобслуживания требуются квалифицированные рабочие. На квалифицированных он, правда, не тянул, но объявление показалось заманчивым. Тем более, что обещанная зарплата, указанная в скобочках, приятно удивляла. А ведь всем известно, что на станциях техобслуживания, как говорится, "не подмажешь — не поедешь", так что, кроме официальной зарплаты должен быть еще неплохой довесок от благодарных клиентов. А, если и лежали у Патыча к чему-то руки, то это как раз к железкам. Даже странно, что он сам до этого не додумался.