Сладкий папочка - [41]

– Удачи тебе, – глухо сказала я. – У тебя все получится. Думаю, ты в итоге добьешься всего, чего хочешь. Думаю, ты будешь успешнее, чем даже можно предположить.

Голос Харди был тих и спокоен.

– Что ты делаешь, Либерти?

– Говорю то, что ты хочешь услышать. Желаю тебе удачи. Счастья тебе в жизни. – Я оттолкнула его коленями. – Пусти меня.

– Подожди. Сначала ты мне скажешь, почему всякий раз, как я пытался не причинить тебе боль, ты злилась.

– Потому что мне все равно было больно. – Я не следила за словами, которые вырывались у меня. – И если ты когда-нибудь спросил бы меня, чего я хочу, я ответила бы, что хочу тебя всего вместе с болью в придачу. Но я не получаю ничего, кроме этих дурацких... – я запнулась, тщетно пытаясь подобрать слово поточнее, – дурацких оправданий в том, что ты якобы не хочешь причинять мне боль, тогда как на самом деле это ты боишься, что тебе будет больно. Ты боишься полюбить, потому что любовь помешает тебе осуществить свои мечты уехать и ты останешься жить в Уэлкоме до конца жизни. Ты боишься...

Я, не договорив, ахнула, потому что Харди схватил меня за плечи и слегка встряхнул. Это короткое движение отдалось у меня во всем теле.

– Прекрати, – резко сказал он.

– Ты знаешь, почему я гуляла с Люком Бишопом? – спросила я с отчаянным безрассудством. – Да потому, что я хотела тебя и не могла тебя получить, а он оказался наиболее похожим на тебя. И каждый раз, как я с ним спала, я желала, чтобы на его месте был ты, и я тебя за это ненавижу даже больше, чем себя.

Как только эти слова сорвались у меня с языка, меня охватило острое чувство одиночества, заставившее меня отпрянуть от Харди. Уронив голову, я обхватила себя руками, пытаясь сжаться в маленький комок.

– Ты во всем виноват, – бросила я ему слова, за которые мне позже станет невероятно стыдно, но я слишком уж разошлась, чтобы следить за тем, что говорю.

Харди крепче сжал меня в руках, так что стало больно.

– Черт, Либерти. Ты несправедлива.

– А все вообще несправедливо.

– Чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты хоть раз признался, что чувствуешь по отношению ко мне. Я хочу знать, скучаешь ли ты по мне хоть немного. Будешь ли ты меня помнить. Пожалеешь ли о чем-то.

Он схватил меня за волосы и потянул, запрокинув назад мою голову.

– Господи, – прошептал Харди, – ты хочешь, чтобы мне было как можно тяжелее, верно? Я не могу остаться и не могу взять тебя с собой. И ты хочешь знать, жалею ли я о чем-нибудь. – Я почувствовала жаркие волны его дыхания на своей щеке. Он обхватил меня руками, лишив всякой возможности двигаться. Его сердце стучало прямо в мою расплющенную об него грудь. – Да я бы душу отдал за то, чтобы обладать тобой. Всю мою жизнь ты будешь для меня самой желанной. Но мне нечего тебе дать. И я не останусь здесь, не стану таким, как отец. Ведь все невзгоды я стал бы вымещать на тебе... я стал бы причинять тебе боль.

– Нет, ты никогда бы не стал таким, как твой отец.

– Ты думаешь? Значит, ты веришь в меня больше, чем я. – Харди взял мою голову в руки, его длинные пальцы легли на мой затылок. – Мне хотелось убить Люка Бишопа за то, что он прикоснулся к тебе. И тебя за то, что ты ему это позволила. – Я почувствовала, как по телу Харди пробегает мелкая дрожь. – Ты моя, – сказал он. – И в одном ты права – я не взял тебя лишь по одной-единственной причине: я знал, что после этого никогда не смогу тебя оставить.

Я ненавидела его за то, что он видел во мне ловушку, которой следует избежать. Он склонил ко мне голову для поцелуя, и мои соленые слезы исчезли под его губами. Я не поддавалась, но Харди заставил меня разомкнуть губы и углубил поцелуй, и тут я погибла.

С дьявольской нежностью он обнаруживал мои уязвимые места, по капле собирая ощущения, точно это был мед, который нужно собрать языком. Он прошелся ладонью по моим бедрам, раздвинув их, и не успела я снова их соединить, как он встал между моих ног. Что-то тихо бормоча, он заставил меня обнять его за шею, и его губы вернулись к моим, медленно их теребя. Как бы я ни извивалась и ни напрягалась, желая прижаться к нему, мне это не удавалось. Мне хотелось почувствовать на себе тяжесть его тела. Хотелось полного обладания им, его полной капитуляции. Я скинула с его головы шляпу и запустила пальцы в его волосы, все сильнее и сильнее прижимая его губы к своим.

– Тихо, – прошептал Харди, поднимая голову и притягивая к себе мое сотрясающееся тело. – Тише, детка.

Я задыхалась, деревянные перекладины врезались мне в зад, колени судорожно сжимали его бедра. Он больше не отдавал мне свои губы, пока я не успокоилась, и лишь потом начал тихо и ласково, успокаивая, целовать меня, его губы поглощали звуки, поднимавшиеся из моей груди. Его ладонь вверх-вниз гладила меня по спине. Он медленно подвел руку к моей груди снизу, лаская ее сквозь ткань моей рубашки и легко описывая круги большим пальцем, пока не нащупал твердеющий кончик. Мои ослабевшие руки налились тяжестью, я не могла их поднять и навалилась на Харди всем телом, повисла на нем, как пьяница в пятницу вечером.

Тогда я поняла, насколько наша близость отличалась бы от всех тех упражнений, которые мы проделывали с Люком. Харди чутко прислушивался к каждому моему ответному движению, к каждому моему звуку, содроганию и вздоху. Он обнимал меня так, будто держал в своих руках нечто не имеющее цены. Я потеряла ощущение времени и не знаю, как долго он меня целовал. Его губы при этом были то нежными, то требовательными. Напряжение достигло такой степени, что из моего горла стали вырываться стоны, а кончики моих пальцев заскребли по его рубашке, стремясь во что бы то ни стало добраться до его тела. Тогда он оторвался от моих губ и зарылся лицом в мои волосы, силясь успокоить дыхание.