Сладких снов - [63]

– Забудь об этом.

– «У вас дома», даже так.

Пит шел на риск, не имея ничего, кроме сведений от Бирте и Гренса. И он должен был использовать эту информацию со всей возможной убедительностью. Или даже невозможной, потому что ни в чем не мог быть уверен.

– Что ты имел в виду, Оникс?

– Ты прав, мне не стоило так наседать. Но ты ведь не хуже меня знаешь, что место не менее важно, чем сам акт.

Пит Хоффман вздохнул с облегчением. Про себя, разумеется.

Агрессия сработала и на этот раз. Безотказная стратегия, в том числе и с такого рода преступниками.

Тот, кто называл себя Ониксом, улыбался. Приветливо, как никогда до сих пор.

Кожа на стареющем лице расслабилась. Губы сжались в тонкую линию. Льдисто-голубые глаза сверкнули.

– Ты сам так мне когда-то написал.

Хоффман не отвечал. Напряженное дыхание лидера, сдерживаемая злоба – все это предвещало продолжение монолога.

– Я всего лишь повторил твои слова. «Место не менее важно, чем сам акт». Но ты не отреагировал, хотя именно ты, Хансен, высказал эту мысль первым, когда попросился к нам, в наше сообщество. И мы одобрили твой запрос. Это я его одобрил, Хансен. Потому что ты сформулировал то, что я всегда чувствовал. Именно поэтому я тебя и впустил. И ты был последним, кого я принял, после этого дверь закрылась.

Напряжение в сжатых губах, в льдисто-голубых глазах.

Проклятье.

Пит Хоффман только сейчас понял, что имел в виду лидер. Равно как и то, что его самого сейчас вышвырнут. Разоблачат, прежде чем он сможет разоблачить их.

– Место не менее важно, чем сам акт. Да, я писал это.

К черту сомнения.

– Потому что именно так я всегда чувствовал.

Железобетонная убежденность – только так и можно не дать неуверенности просочиться наружу.

– …и думал, что один так считаю…

Или это очередная ловушка? Что, если Хансен никогда не писал ничего подобного и эта формулировка – такая же выдумка лидера, как и посещение квартиры Хансенов?

– …пока не вошел с вами в контакт и не убедился, что не один я такой.

– Поэтому, мой датский друг, неудивительно, что моя фантазия разыгралась.

Ничего не изменилось ни в голосе лидера, ни в его лице. Поэтому трудно было понять, действительно ли Хоффман избежал ловушки или она только что захлопнулась за ним?

– То есть? – он изобразил недоумение.

– Я имею в виду, что должен был бы побывать там. Как если бы это я гостил у тебя в Дании, на нашей встрече с участием девочки, которую видел только на фото.

«Видел только на фото».

Только теперь в голове Хоффмана все окончательно прояснилось. Оникс никогда не бывал ни в Дании, ни в квартире Хансенов. Пит Хоффман пошел на риск и победил.

По телу пробежала приятная волна расслабления. А потом Пит внутренне содрогнулся, потому что в дверь внизу позвонили.

– Как и ты сейчас встретишься с теми, кого до сих пор видел только на снимках в Сети.

Звонок повторился – навязчивый, упрямый, он нетерпеливо отскакивал эхом от стен. Оникс кивнул, и Ленни поднялся со стула.

В зал вошли две девочки. Примерно ровесницы Расмуса или даже младше – лет по семь-восемь.

– Добро пожаловать, – заверещал Ленни.

И снова этот дурацкий мальчишеский смешок.

– Входите же. Нехорошо заставлять взрослых ждать.

Мужской голос за спинами девочек. Английский с сильным немецким акцентом.

Это был тот, кто называл себя Мейером и, как и Ленни, он не подозревал, что Бирте уже раскрыла его настоящее имя. Ханс Петер Штайн, осужденный на длительный тюремный срок по статье о растлении несовершеннолетних и освобожденный досрочно. И он тоже, как только Хоффман узнает настоящее имя Оникса, будет арестован со многими другими педофилами, разоблаченными Бирте в ходе операции «Йон Блунд».

– Это наши маленькие студентки по обмену, Джулия и Линн.

Немец легонько подтолкнул каждую из девочек, и они протянули хозяину тонкие, почти прозрачные руки. Та, что была повыше, – с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, и голубыми глазами, которые слегка отсвечивали красным, – повернулась к Питу, но смотрела куда-то мимо, в пустоту. Между тем как девочка справа от нее опустила глаза в пол, протягивая дрожащую ладонь. Так Питу, по крайней мере, показалось в первый момент. Пока он наконец не понял, что это его рука трясется как в лихорадке, взмокшая от пота.

Радостное ожидание – вот как они должны были это истолковать.

Потому что это и было то, ради чего явился сюда Хоффман в обличье Карла Хансена – «встретиться с теми, кого до сих пор видел только на снимках в Сети».

– Скол?

– Почти.

– Скиол?[11]

– Очень близко.

Они снова наполнили бокалы. Водка – наиболее чистый и приемлемый в хорошем обществе сорт. Они чокнулись, за встречу. И за «студенток по обмену», которые ждали в соседней комнате с большой кроватью и полками со специфическим реквизитом.

– Я люблю море и бывать здесь. И рад возможности поучиться новым словам у нашего датского друга.

Оникс был сама элегантность. Сама вежливость и почти само дружелюбие. Он всячески подзадоривал нового друга говорить по-датски и от души веселился, не выказывая ни малейшего подозрения. Пит Хоффман говорил по-шведски и по-польски, довольно сносно по-испански и по-английски, но имел довольно смутное представление о языке, который сейчас пытался выдать за свой родной. Этот язык он изобретал на ходу, сам. Псевдодатский на основе шведского.