Сладких снов - [47]

Пит говорил шепотом, понижая голос на каждой фразе из опасения, что его расслышит водитель.

– Отчим. Член педофильского сообщества. Сейчас за решеткой.

Они выехали на мост Шелландсброен, и Пит показал рукой через окно:

– В пяти минутах езды отсюда, где-то в той стороне.

Все еще удивленная его ответом, она смотрела прямо в лобовое стекло. Она начинала понимать, что на этот раз преобразование Хоффмана преследует другую цель.

Не спрятаться от кого-то, а спрятаться в ком-то.

Вторник, 21:55

(осталось 16 часов и 5 минут)

Гренс успел ответить еще на два сообщения чата, когда мобильник во внутреннем кармане беззвучно завибрировал. На дисплее высветился неизвестный номер, и Гренс выскользнул из комнаты, не желая мешать Бирте, как всегда с головой погруженной в работу.

– Гренс.

– Успел найти еще какие-нибудь контакты?

Пит Хоффман сидел в машине, это было слышно: оживленная трасса, большой город.

– Еще пять контактов, в основном друзья Хансена вне «узкого круга». И ни одного из тех, с кем ты собираешься встретиться.

– Ты должен выйти с ними на связь… Ты должен, комиссар. Мейер, Ленни, Оникс – часы тикают.

– Знаю. Я слышу не только часы, но и секунды. Но наседать опасно, есть риск, что они поймут. И тогда план Бирте взять их всех и сразу провалится.

– У нас не будет другого шанса.

– И я использую его. Отвечаю им в чате и выжидаю удобного момента. Терпение. Душить в себе малейший позыв действовать прямо здесь и сейчас, чтобы потом вложить в удар всю силу, – вот первая заповедь агента. Даже я это усвоил, или как, Хоффман?

После того как Эверт Гренс дал отбой и сварил себе очередную чашку кофе на кухне, ставшей почти такой же родной, как и кухня в его стокгольмской квартире, тишину коридора прорезали визгливые сигналы. Гренс поспешил к компьютеру, но новое сообщение его разочаровало. Некто Ингрид. Не ее сообщений комиссар ждал с таким нетерпением.

Ингрид – еще один контакт Хансена за рамками «узкого круга». У Гренса не было ни времени, ни желания отвечать, но выбора не предоставлялось. Самое главное – не вызывать подозрений. Если верить истории чата, никнейм Ингрид и никнейм Лацци много общались, и он всегда отвечал без промедления.

Поэтому Гренс и открыл сообщение, предлагавшее новый обмен фотографиями. Как и всегда, он смотрел на снимки не вглядываясь, потому что только так можно было это выдержать. Он фокусировался на каком-нибудь предмете с краю, пока взгляд сам собой не сместился к центру, и комиссар вздрогнул.

Потому что это была…

…это могла быть она.

Черт, очень даже вероятно.

Он увеличил изображение. Платье, косы, глаза – все это вполне могло принадлежать той девочке, которую Йенни называла Альвой, потому что это так похоже на «Эльва». Той самой, которая исчезла на парковке и над чьей могилой стоял крест со щитком «Моя маленькая девочка».

Эверт Гренс наклонился к монитору и задышал медленнее, чтобы предупредить очередное сильнейшее головокружение.

Но это не помогло.

Если бы это только была она.

Он прочитал сообщение, из которого следовало, что они с Ингрид были старыми приятелями, а потому нужно было срочно отвечать и предлагать что-нибудь в обмен.

Она существовала, по крайней мере, должна была существовать.

Та самая девочка, одна из двух, благодаря которым он оказался здесь.

И Гренс принял решение.

Когда они возьмут под контроль ситуацию, когда он наведет нужные справки и Хоффман отбудет на встречу с теми, кто собирается обмениваться детьми, – тогда комиссар снова свяжется с Йенни, вне зависимости от того, что она о нем думает. И вовсе не потому, что скучает по ней и не может без нее жить. Йенни должна увидеть эти снимки и сказать, та ли на них девочка, которую она ищет.

Вторник, 22:19

(осталось 15 часов и 41 минута)

Они с белым котом сразу понравились друг другу.

Едва распаковав сумку, гримерша с теплой улыбкой подхватила громко мурлыкавшее существо и, укачивая его на руках, словно младенца, пошла осматривать квартиру. Она гладила ему живот и шею, и Пит был почти уверен, что кот тоже улыбается.

В спальне Бирте стоял старинный комод из темного дерева с овальным зеркалом и тремя запертыми выдвижными ящиками, на котором гримерша и разместила свои принадлежности. Те самые, при помощи которых собиралась превратить добропорядочного отца семейства, в жизни не поднявшего руки ни на одного из своих троих детей, в педофила, принуждавшего родную дочь к совокуплению, и не просто так, а в том числе и ради снимков на продажу.

Хоффман узнавал многое из того, что использовалось в прошлый раз. Гипсовую маску, которую она когда-то сняла с его лица. Желатин, силикон, спиртовой краситель, флакон с краской для волос и пакет с контактными линзами, парикмахерские ножницы, расческа, бритвенный прибор, пакет с натуральными волосами и шило, колпачки и кисточки, баночка с порошком, так похожим на картофельную муку, назначения которого Хоффман так и не понял.

– Начнем с носа.

На правый угол зеркала она приклеила то, что в скором времени должно было стать его лицом.

– У тебя красивый, прямой нос, Пит, а на фото выделяется большая горбинка посредине. Я вылеплю из глины похожий и наложу на твой.