Он перестал печатать и приподнял брови в вежливом изумлении.
— Опять?
— Его здесь нет! Я положила его на самое дно, а его здесь нет! Я потеряла его!
— Святой Боже! — сказал Джордж.
— Что могло случиться? — Ее голос перешел в вопль. — Может, Хуанита его нашла? Или, может, она чистила хлебницу и сожгла его. Или выбросила! Может, его украли. О, что же со мной будет?
— Не люблю строить догадки…
— И зачем я только положила его сюда!
— Вы попали в собственную ловушку, — сказал Джордж лицемерным тоном и вернулся к работе.
Наконец-то в Селине зародилось подозрение, и она нахмурилась. Несомненно, он ведет себя с неестественным спокойствием. И в его темных глазах горит огонек, которому она уже научилась не доверять. Он нашел паспорт? Он нашел его и спрятал и не сказал ей? Оставив в покое пустую хлебницу, она пошла по комнате, попутно выискивая улики, приподнимая уголки журнала, заглядывая за подушку, как будто играла в детскую игру «найди наперсток».
Она остановилась у него за спиной. На нем были потертые просоленные джинсы, и правый задний карман подозрительно оттопыривался, как будто и нем лежала маленькая книжечка или большая карточка… Он продолжал яростно печатать, но, когда Селина протянула руку, чтобы исследовать карман, вдруг откуда-то вынырнула его рука и шлепнула по ее руке.
Паника исчезла. Она засмеялась от облегчения, от счастья, от любви. Она обвила его шею руками и чуть не задушила его в объятиях и сказала:
— Он у тебя! Ты нашел его! Он все это время был у тебя, чудовище!
— Ты хочешь забрать его?
— Только если ты хочешь, чтобы я уехала в Лондон вместе с Родни.
— Не хочу, — сказал Джордж.
Она поцеловала его и потерлась своей нежной щечкой о его колючую щетину, и его щека не пахла кремом после бритья и не была гладкой, а со складками, потемневшая от солнца и покрытая морщинами, такая же помятая и знакомая, как одна из его неглаженных хлопчатобумажных рубашек. Она сказала:
— Я тоже не хочу уезжать. — Он напечатал целую страницу. Селина положила подбородок на его макушку и спросила:
— Что ты пишешь?
— Резюме.
— К новой книге? О чем она?
— О плавании по Эгейскому морю.
— Как она будет называться?
— Не имею ни малейшего представления, но я посвящу ее тебе.
— Она будет хорошая?
— Надеюсь. Но вообще-то у меня уже возникла идея третьей книги. На сей раз это будет художественная проза… — Он взял ее за руку и поставил впереди себя, так что она присела на край письменного стола лицом к нему. — Я подумал, что книга будет об одном парне, который живет в некоем тихом местечке, не причиняя ни малейшего вреда ни одной живой душе и занимаясь только своими делами. А потом вдруг появляется девушка-бродяжка. У нее навязчивая идея насчет этого парня. Она не оставляет его в покое. Отдаляет от него друзей, тратит все его деньги, доводит его до пьянства. Он становится отщепенцем, изгоем общества.
— Чем же все кончается?
— Конечно, он женится на ней. Она обманом добивается этого. Выхода нет. Все трагично.
— А по-моему, звучит вовсе не трагично.
— Ну, должно быть трагично.
— Джордж, ты, случайно, не просишь меня выйти за тебя замуж?
— Думаю, выражаясь моим извращенным, искривленным способом, прошу: извини за прошлую ночь, И я люблю тебя.
— Я знаю, что любишь. — Она наклонилась вперед и поцеловала его в губы. — Я рада, что ты любишь. — Она снова поцеловала его, он отпихнул машинку в сторону, встал и обнял ее.
Селина сказала:
— Мы должны сообщить Агнес.
— А она не приедет сюда чинить нам препятствия?
— Конечно нет. Она полюбит тебя.
— Нам придется послать ей телеграмму. Из Сан-Антонио. Сегодня днем, если мы хотим, чтобы она пришла до приезда Родни Экланда. И когда мы будем в городе, то пойдем засвидетельствовать почтение английскому священнику и узнаем, в чем причина задержки. А потом попросим Рудольфо быть моим шафером…
— Мне бы хотелось, чтобы моей подружкой была Хуанита.
Хуанита. Они забыли о Хуаните. Теперь, все еще смеясь и держась за руки, они решили разыскать ее, облокотились о стену террасы и позвали ее. Но Хуанита вовсе не была такой простушкой, какой иногда казалась. Ее крестьянские инстинкты редко подводили ее, и она уже спешила к ним из сада, как всегда прямая и сияющая от радости, широко раскинув руки, как будто хотела обнять их обоих.
